Правда, в Киеве у меня были квартира, дача, и жена с детьми приезжали на все лето, а часто и на зимние каникулы. Я тоже старался почаще бывать в Москве — не столько официально, сколько неофициально. Приедешь на субботу-воскресенье, прихватишь еще день — и обратно.
Но о каждой такой поездке в Москву я должен был докладывать председателю Совмина или даже первому секретарю ЦК.
Мне В.В.Щербицкий несколько раз говорил, чтобы я забирал своих в Киев:
— Одному тут спиться можно, можно и на женщинах проколоться.
— Нет, Владимир Васильевич, вы меня на этом не поймаете. Это все для слабых. А потом, что я ребят буду таскать туда-сюда? Я завтра могу оказаться в Узбекистане, так что, мне туда их везти? Я уже был в Азербайджане, теперь я здесь и не знаю, куда еще меня пошлют. И потом в решении Президиума написано, что назначили на Украину меня, а о семье там ничего не сказано.
— Ну, как знаешь.
Позже он опять начал этот разговор, но я ему растолковывал:
— Дочь закончила в Москве школу, сын — институт. У них свои друзья, товарищи, все интересы там. Ну что я их сюда потащу? Для них здесь все новое, начинай все сначала. Зачем переезд затевать?
— Да, пожалуй…
Позже, видимо, поразмыслив, он как-то разоткровенничался:
— Знаешь, наверное, ты прав. Я вот свою семью возил за собой везде и всюду. В результате сын учиться бросил, всюду ему ставили незаслуженные оценки, и всюду я его вытаскивал из разных неприятных историй. А теперь — ты же знаешь, он около футбольной команды крутился — у футболиста жену отбил. Не нравится мне все это…
Постепенно все от меня отстали, и больше никто не поднимал этого вопроса…
А у Щербицкого совсем невесело развивались события. Невестка внука родила — только бы радоваться, но его сын Валера умер — все здоровье пропил.
Да и сам Щербицкий в конце концов покончил жизнь самоубийством…
С Петром Ефимовичем Шелестом я познакомился, когда, будучи председателем КГБ, приезжал на Украину проводить там совещания, но дело имел в основном с Подгорным, тогда первым секретарем ЦК КПУ, поэтому отношения мои с Шелестом строились как вполне официальные.
А вот когда в 1964 году происходили события, связанные с освобождением Хрущева на октябрьском пленуме ЦК КПСС, мы познакомились ближе.
Ехал я на Украину, зная, что обстановка там непростая: «хозяином» в республике был Шелест, но работать мне предстояло под началом Щербицкого, у которого были с ним довольно сложные отношения.
Дело в том, что Щербицкий в душе считал: Шелест занял его место. Так, собственно, и было.
Когда в 1963 году после перевода Подгорного в Москву встал вопрос о первом секретаре ЦК КП Украины, вначале рассматривалась кандидатура Щербицкого, занимавшего с 1961 года пост председателя Совета Министров Украины, бывшего уже тогда секретарем ЦК КПУ и даже кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС.
Но на беду свою Щербицкий где-то неодобрительно и резко высказался по поводу совнархозов и ликвидации министерств. Это дошло до Хрущева, и Щербицкого быстро выслали в Днепродзержинск первым секретарем обкома (потом — промышленного обкома) партии. И только после снятия Хрущева Брежневу, и то не сразу, удалось преодолеть сопротивление Подгорного и Шелеста и вернуть своего друга Щербицкого к власти, сделав его в 1965 году вновь председателем Совета Министров Украины.
П.Е.Шелест в политике крутился немного: директор завода, он, и работая в партийных органах, занимался той же промышленностью. С 1954 года — секретарь Киевского горкома, потом — обкома партии, потом — секретарь ЦК партии по промышленности. Практику в политике стал добирать, когда уже был назначен первым секретарем ЦК КП Украины в 1963 году и когда, после активного участия в снятии Хрущева, его ввели в Политбюро ЦК КПСС. Но он быстро наверстывал и, я скажу, старался занимать достаточно принципиальные позиции.
В смысле эрудиции, и особенно гуманитарно-культурной подготовки, Шелест был, конечно, послабее, если сравнивать его со Щербицким. Тот более эрудирован и лучше формулировал свои мысли, что мне всегда нравилось в нем. Если Петр Ефимович часто присваивал себе чужие мысли — брал их из справок, подготовленных кем-то записочек, тезисов, составленных помощниками, то Владимир Васильевич такого себе не позволял.
Но Шелест был хорошим организатором и хозяйственником, требовательным человеком, любил порядок, дисциплину и вел дело правильно. Он и в кадровой политике разбирался неплохо, и в крупной политике ориентировался, и знал что к чему и почему…
Надо сказать, что уже при первой официальной встрече Шелест отнесся ко мне уважительно-корректно, и это отношение сохранилось на все время. Если на других зампредов Совмина он мог и нашуметь, и сказать что-нибудь резкое, то в мой адрес никогда не позволял себе ничего подобного. Всегда был очень сдержан, тактичен.
Тогда еще порядок был, что зампреды Совмина должны были присутствовать на всех встречах, приемах, а главное — на всех заседаниях Политбюро ЦК КП Украины, поэтому нам присылали повестку дня заседаний Политбюро. Правда, мы имели право совещательного голоса: хотя могли и выступить, и вопрос задать, но в голосовании не участвовали.
Когда первым секретарем ЦК партии Украины стал Щербицкий, порядок изменился: стали приглашать только на те вопросы, к которым зампред Совмина имел отношение.
При Шелесте существовал и такой обычай. После каждого праздника — 7 Ноября, 1 Мая или новогоднего — члены Политбюро, зампреды Совмина вместе с женами собирались где-то. на загородной даче или на даче у Шелеста.
На одной из первых таких встреч после как бы официальной части, когда все разбрелись кто куда и мы с супругой оказались одни, Шелест подошел к нам:
— А знаете, вы себя хорошо ведете и, в общем, нам нравитесь.
Я удивился:
— А вы что, ожидали, что я здесь буду создавать какую-то оппозицию или что-то в этом роде?
— Да нет, — как-то смешался он.
— Но вы же собирали старых комсомольцев и рекомендовали общаться со мною поменьше.
— Откуда вы знаете? — вскинулся он.
— Петр Ефимович, но ведь среди старых комсомольцев, которых вы приглашали, обязательно найдется хоть один порядочный, который мне все расскажет. И как бы вы ни предупреждали, а у него победят и здравый смысл, и старые дружеские чувства, старые привязанности. Поэтому я знаю весь ваш инструктаж и ваши наставления бывшим комсомольцам. Откровенно говоря, это меня и поражает. Почему я должен терпеть такое отношение к себе после своей работы в Москве и почему такие инструктажи проводятся?
