Стареющему Гончарову трудно было в переписке с K.P. Ведь нужно было, с одной стороны, удержаться от лести, а с другой — не обидеть царственную особу. Стараясь свернуть переписку, в письме от 14 октября 1888 года он наконец скажет: «Быть только приятным и льстивым я по натуре своей тоже не могу, между прочим и потому, что этим еще больше можно повредить молодому таланту».
Великие князья и наследники престола всегда воспитывались в атмосфере высоких духовных и культурных запросов. К сожалению, мало написано о них как о людях не политики, а культуры. Если о великом князе Константине Константиновиче существуют исследования, рассматривающие его личность как поэта, драматурга, его связи с известными писателями, то нельзя этого сказать о великом князе Сергее Александровиче. Исключения редки.[383]
Еще в 1871 году Гончарова намеревалась представить великому князю Сергию графиня A.A. Толстая, фрейлина императрицы, находившаяся с романистом в дружеских отношениях. Это представление состоялось несколько позже. Во всяком случае, достоверно известно, что уже в 1879 году Гончаров лично читает великому князю Сергию рукопись очерка «Литературный вечер», в котором дается как бы раскладка идейных сил в современном русском обществе. Об этом упоминается в недавно опубликованном письме Гончарова к графине A.A. Толстой от
1 января 1880 года: «Конечно, я не решился бы на все это, если бы Велик[ий] Кн[язь] Сергий Александрович не заинтересовался лично прослушанной им от меня первой половиной очерка и не выразил мне лестного для меня желания, чтобы весь очерк был обработан до конца и напечатан, так как я писал его только с целию прочитать в интимном кругу, а не печатать».[384] К этому времени отношения писателя с великим князем Сергием приобретают более предметный характер. Известно, что с 1880 по
1887 год воспитанница Гончарова Саня Трейгут обучалась в Ивановском девичьем училище при Коломенской гимназии за счет великих князей Сергея Александровича и Павла Александровича.[385] В феврале 1889 года великие князья Сергий и Павел Александровичи подносят по просьбе писателя императору Александру III последний, только что вышедший девятый том полного собрания сочинений Гончарова. Первые восемь томов уже были в библиотеке императора.
Имена великих князей Сергея Александровича, Дмитрия Константиновича и Павла Александровича то и дело мелькают в письмах Гончарова к великому князю Константину Константиновичу. Так, в письме от сентября 1886 года он обращается к K.P.: «Смею ли просить напомнить, при случае, обо мне их Императорским Высочествам Великим Князьям Сергию и Павлу Александровичам и Дмитрию Константиновичу — и засвидетельствовать перед Ними о чувствах моей к Ним почтительной, глубокой и неизменной симпатии?» Сохранившаяся переписка K.P. с Гончаровым свидетельствует о том, что зачастую великий князь Сергей Александрович являлся слушателем новых произведений Гончарова. Так, летом 1887 года Гончаров пишет очерки «Слуги старого века». В письме от 21 июня он высказывается: «Относительно этих рассказов — у меня есть следующая мечта. Когда осенью Ваше Высочество и др. Великие Князья воротятся на зимнее житье в Петербург, я — страх как желал бы прочесть очерка два из вновь написанных Вашему Высочеству и Их Высочествам Сергею, Павлу Александровичам и Дмитрию Константиновичу…»[386] Это чтение Гончаровым своих произведений состоялось в Мраморном дворце 3 января
1888 года. На следующий день K.P. пишет Гончарову: «Не могу не поблагодарить вас еще письменно за доставленное нам вчера высокое наслаждение. Сегодня утром я встретился на репетиции
Крещенского парада с В[еликим] К[нязем] Сергеем Александровичем и слышал от него, что вчерашний вечер оставил ему самое приятное впечатление. Про меня и говорить нечего…» Писатель знакомит великих князей с новостями современной литературы, дает свои оценки, к которым те прислушиваются. Общение с великим князем Сергием носило такой характер, что Гончаров оформляет для него (и других великих князей) подписку на журнал «Нива» на 1888 год.[387]
В свою очередь проявлял определенную активность в отношениях с писателем и великий князь Сергий. Устраивая в своем петербургском дворце литературные вечера, он приглашал на них и Гончарова. Однако тот всегда уклонялся от посещения.
Гончаров постоянно преподносит свои новые произведения великим князьям. В июне 1879 года он пишет письмо К. П. Победоносцеву, в котором речь идет об отдельном оттиске его статьи «Лучше поздно, чем никогда», опубликованной в журнале «Русская речь»: «Великим князьям Сергию и Павлу Александровичам… я решусь представить брошюру и надеюсь, что они как всегда благосклонно примут мое скромное приношение».[388]
Таким образом, отношения великого князя Сергия и писателя Гончарова не были отмечены печатью какой-либо особенной близости. Но это были ровные, доброжелательные с обеих сторон и многолетние отношения. Они прервались самым естественным образом в 1891 году: в этот год великий русский романист умер, а великий князь был назначен генерал-губернатором Москвы.
В дневнике священника-писателя Сергея Дурылина есть запись: «… Николаевская крепостная Россия, эпоха «великих реформ — 60-е годы, 70-е», «80-е и т. д.» — все эти загоны или загончики — и как ясно… что это лишь загоны — для человеческого духа, и человек воистину лишь тот, кто не считает загонного воздуха своим родным, кто не поддаётся неволе в своём загоне и непрестанно ищет для своих лёгких иного, чистого, благоуханного вселенского воздуха..»[389] Гончаров всегда был в эпохе, участвовал в жизни России, какой бы она ни была, но при этом всегда умел посмотреть на своё время с точки зрения вечности, высших идеалов, всегда искал «иного, чистого, благоуханного вселенского воздуха…». В этом он видел свою задачу художника — и блестяще её выполнил.
Однажды романист признался: «Иногда мне бывает жаль, что во мне много погибает идей, образов, чувств…». Но и того, что написал Гончаров, хватит многим поколениям читателей. Его произведения чрезвычайно сжаты, содержательны и поразительно отделаны, недаром роман «Обломов» писался десять, а «Обрыв» почти двадцать лет! В его наследии нет ничего незаконченного, неотделанного — никакого литературного балласта, ничего малозначащего, второстепенного. Его шедевры не теряют своей свежести вот уже более ста лет. Круг читателей Гончарова всё более растёт, причём не только в России, хотя писал он прежде всего для русских людей: «Я очень мало интересуюсь переводами моих сочинений на иностранные языки, прежде всего потому, что… писатель, появляющийся в иностранной литературе, не может завоевать и половины того места, какое он занимает в своей стране, вследствие различия в нравах и условиях жизни». Ныне его произведения переведены на многие языки мира. Воздействие Гончарова ощутили на себе многие крупные авторы. Уже Л. Толстой в письме к нему признавался, что Гончаров имел на него большое влияние. Художественный опыт Гончарова осмысливали такие разные авторы, как Д. С. Мережковский, М. Пришвин, В. М. Шукшин, Р. Киреев, Ф. Искандер и др. Начиная с 1990-х годов и до настоящего времени идёт неуклонный процесс всё большего признания воздействия великого писателя на мировую литературу. Здесь следует упомянуть имена столь известных классиков мировой литературы XX века, как С. Беккет, Д. Джойс, В. Вульф… Влияние Гончарова на мировой литературный процесс растет исподволь, но прочно, при этом все более ускоренно и заметно. Уже сегодня ясно, что представление о примитивном бытописателе крайне устарело. Гончаров при жизни был писателем элитарным, таковым остается и сейчас. Он не жаждал скороспелой литературной известности. Когда французский критик де Визева обратился к нему за разрешением перевести его роман, писатель ответил: «Я удивляюсь самообольщению тех моих собратий, которые воображают, что они работают для будущего. Я не могу разделять такого самообольщения. Литература в наше время — искусство совершенно такое же как, шляпное или меблировочное мастерство. Каждому поколению нужны новые книги, как новые фасоны шляп или новые рисунки мебели. Мои сочинения состарились, как и я сам. Попытка представить их или меня более молодыми была бы тщеславием, от которого я стараюсь быть подальше. Вот почему я всеми силами старался помешать новому изданию у себя на родине, и мне было бы прискорбно узнать, что в чужой стране находятся люди, желающие выкапывать из могилы эти отжившие вещи…» А между тем Гончаров был чрезвычайно требователен к своему таланту и чрезвычайно же самолюбив как автор. Он хотел успеха прочного, капитального, зависящего не от поспешных переводов и критик. Он понимал, что его романы не сразу будут прочтены «между строк» — на это потребуются многие десятилетия. Но зато пришедшее признание установится навсегда — и на огромной высоте. Время такой славы Гончарова наступает сейчас, в преддверии его 200-летнего юбилея. Более того, чем дальше в глубь времени отодвигается его творчество, тем понятнее, глубже и современнее оно становится. Гончаров оказался писателем даже не XX, а XXI века.
