Из воспоминаний бывшего начальника медицинской службы БПК «Сторожевой» старшего лейтенанта О. Садкова: «Что касаемо единомышленников, то их у Саблина не было. Иначе любой пошел бы следом под вышку. На закрытом судебном заседании военного трибунала было озвучено — подручный матрос Шейн. Он единственный, кто заранее что-то знал, что-то делал до момента изоляции Потульного. За что и получил 8 лет...»
Здесь бывший врач корабля не совсем прав. Впрочем, понять его можно, т.к. и он сам не был в рядах тех, кто пытался активно противодействовать мятежу. Да, ближайшим помощником Саблина являлся именно Шейн, но помимо этого были и другие примкнувшие к мятежу. Кто-то из них понимал, кто-то не понимал, что в действительности происходит, кто-то просто бездумно выполнял команды замполита, а кто-то, струсив, дал себя запереть в каюте, решив просто отсидеться и посмотреть, чья возьмет. По справедливости, то, что совершили все они — однозначно также являлось изменой Родине и присяге. В данном случае по отношению к ним советская власть проявила предельную гуманность и снисходительность
Из воспоминаний бывшего командира дивизиона МРК, выходившего в атаку на «Сторожевой» капитана 1-го ранга А.В. Бо-бракова: «Вспоминая... события 20-летней давности, я понимаю, что все наши несчастья — и униженная армия, и вымирающий народ — это нам кара за позицию невмешательства, за то, что выбрали место зрителя в ложе, когда разыгрывались великие исторические трагедии: и август 91-го, и октябрь 93-го. Этой же позицией невмешательства и равнодушия (даже не трусостью) объясняется и та покорность 56 офицеров и мичманов корабля, позволивших Саблину и трем-четырем его соратникам эту безгласную “толпу”, как стадо баранов, запереть в отдельном отсеке. И только один нашелся мужественный офицер, который бросился за борт корабля в холодную Даугаву, чтобы попытаться сообщить о происшествии на корабле... У каждого офицера “Сторожевого” подспудно наверняка вертелась мысль, что если он против “мятежника” Саблина применит оружие, скорее всего, его же и накажут. Что касается деморализации армии, то этот прием не новый, такое уже было в нашей истории».
Высказался на эту же тему и бывший командир «Сторожевого» капитан 1-го ранга A.B. Потульный: «По общему мнению офицеров, этот недуг боязливого нейтралитета стал одолевать наши Вооруженные Силы еще со времен Хрущева. Тогда же была сделана попытка дегероизации армии, попытка лишить воинское дело его героической компоненты... впервые попытались перевести офицеров в разряд прочего чиновничества, сделать из них Акакиев Акакиевичей в шинелях. С тех же пор в армии ведет начало и еще одно явление — фальшивое “генеральское солдатолюбие”. В сталинской или царской армии в случае неповиновения офицер не церемонился, располагая всем арсеналом увещевательных средств — от задушевного слова до офицерского нагана в боевых условиях... Нормой стала такая картина: является с берега вдрызг пьяный матрос и куражится над своим лейтенантом во всю ширь своей “моряцкой” души. Может даже промеж глаз заехать. Но не дай Бог, если лейтенант врежет ему в ответ по зубам. В этом случае именно офицеру обеспечен трибунал...»
После событий со «Сторожевым» была уволена в запас вся дежурная оперативная служба рижской бригады, стоявшая в ночь с 8 на 9 ноября.
Вспоминает адмирал Валентин Егорович Селиванов: «Помню, что на “Сторожевом” был очень толковый старший помощник командира капитан-лейтенант Новожилов, который в момент мятежа на корабле отсутствовал. Впоследствии он мне говорил: “Если бы я был тогда на корабле, ничего бы не случилось”. Зная его, я верю, что он бы так и сделал». К сожалению, несмотря на то что старшего помощника не было в день мятежа на борту корабля, его служебная карьера также была, благодаря Саблину, навсегда испорчена.
Что касается командира БЧ-5 капитан-лейтенанта Иванова, (который, как мы знаем, отсутствовал в момент мятежа на борту «Сторожевого»), то он все равно был разжалован до старшего лейтенанта и отправлен служить в тыл Лиепайской ВМБ. История с механиком не красит тогдашнее флотское руководство, испортившего службу и жизнь совершенно невиновному человеку.
Что касается старшего лейтенанта Фирсова, то его дальнейшая судьба мне неизвестна. По рассказам ветеранов Балтийского флота, за свой подвиг на «Сторожевом» он был награжден именными часами командующим БФ, а затем успешно служил на других кораблях.
Вспоминает адмирал Валентин Егорович Селиванов: «Честно говоря, я ожидал, что меня снимут с должности командира дивизии. Но меня не тронули. Думаю, что за меня заступился Горшков, т.к. я был всего ничего в должности. Но в ЦК меня запомнили. Когда в следующем году командующий флотом вице-адмирал Косов подписал мне представление на звание контр-адмирала, которое затем подписал и Главком, то в ЦК его завернули. Так повторилось на второй год и на третий. Так я три года и командовал огромной дивизией, будучи капитаном 1-го ранга. А потом в один из дней мне позвонил Главком: “Слушайте, Селиванов, у меня есть для Вас должность начальника штаба оперативной эскадры в Средиземном море. Пойдете?” Конечно же я ответил согласием. А вскоре после перевода на Средиземное море я стал контр-адмиралом. Скорее всего, в ЦК какой-то аппаратчик негативно реагировал не на фамилию “Селиванов”, а на упоминание 12-й дивизии. Когда же моя фамилия появилась в представлении от 5-й оперативной эскадры, то никаких возражений не последовало. Думаю, что все это прекрасно знал Горшков и, веря в меня, как в моряка, сделал такой ход. Впоследствии я много раз общался с Сергеем Георгиевичем, много раз Главком ходил со мной и в море. Но никогда больше он не вспоминал историю со “Сторожевым”, которая, я думаю, была ему, как и всем нам, очень неприятна».
Из воспоминаний однокашника Саблина по военнополитической академии контр-адмирала в отставке Э.М. Чухраева: «Когда произошел мятеж на “Сторожевом” и я узнал, что его возглавил именно Валера, то испытал состояние шока. И тогда, и сегодня я крайне негативно отношусь к тому, что он сделал. Саблин использовал свое служебное положение и сложившуюся ситуацию, а также использовал экипаж корабля для достижения своих личных целей. Фактически он сделал экипаж корабля заложниками своих амбиций, ведь они вовсе не разделяли его мыслей и были привлечены к участию в мятеже в самый последний момент, не понимая толком, что происходит. Если бы Саблин был простым лейтенантом и подбил экипаж на какое-то выступление — это одно. Но когда он, будучи заместителем командира корабля, использовал свое служебное положение, использовал сотни людей, наплевав на их дальнейшие судьбы, — это совсем другое. Если уж был несогласным с чем-то, то надо было увольняться и протестовать, идти в диссиденты. Это нормальная позиция не согласного с чем-то человека. Кстати, диссидентов тогда было в СССР уже немало. Но Валера поступил иначе, он поступил как преступник. И я глубоко сожалею, что он натворил столько бед, испортил столько судеб».
