Например, когда я пошла работать в наш Иерусалимский университет. Тут риска для моих родных не было ни малейшего. Меня посадили за стол в некоем полуподвальном помещении, набитом папками и книгами, и там я должна была сверять какие-то примечания и выписывать цитаты. Я решила: хватит капризничать. Цитаты так цитаты, буду держаться, пока хватит сил. Вон за другим столом работает женщина, делает, судя по всему, то же, что и я, и ничего. Работай, старайся! Со временем, может, дорастешь до повышения в должности, будешь сама примечания составлять. В конце концов – университет, что может быть интеллигентнее и престижнее.
Но эта работа была уже так невыносимо скучна, что решимости моей достало ровно на неделю.
А тут на1 тебе – пришло заказное письмо из Лондона! С вложенным в конверт договором на год. С указанием зарплаты и всех условий. Вот не надеялась! «Место освобождается через три дня, квартира ждет, вылетай без промедления.»
Всегда знала – все мечты сбываются, сбылась и эта. Да только ведь Би-би-си – не «Голос Израиля». Туда не прилетишь на три дня, чтобы потом соскучиться и уволиться. А главное, вещать оттуда на Россию означало уже наверняка и опасно засветиться. Хорошо, что не взяли меня, безмозглую, на работу сразу, дали время разобраться, что к чему, да и опыт на «Голосе Израиля» помог. Позже мне рассказывали, какое там было паучье гнездо в русской секции, и я лишний раз порадовалась, что не пошла, – мне все эти служебные «взаимоотношения» не по силам.
Были еще кое-какие переговоры насчет работы на радио «Свободная Европа», или как оно там называлось в Мюнхене, уже забылось. Но тут уж я четко понимала – не пойду, тем более в Германию. Хотя приятно было знать, что возможность такая в принципе имеется.
Приятно-то приятно, но работы у меня по-прежнему не было. Спасибо «Голосу Израиля», там все еще делали очень мало собственных материалов, больше пробавлялись заимствованием из газет, в том числе из «Jerusalem Post», и мне доставались переводы с английского.
Все это время никакого своего жилья у меня тоже не было. Я жила то тут, то там у разных добрых людей. Да, израильтяне в те времена были добрые и доверчивые. Просить никого не надо было – сами предлагали и звали. И денег не только не требовали, но и не хотели брать, когда я пыталась заплатить.
А доверчивость их была такова, что теперь и вообразить трудно. Когда я, несколько лет спустя, хотела взять в банке ипотечную ссуду для покупки квартиры, мне потребовались пятеро гарантов, причем это должны были быть люди, имеющие постоянную работу. Среди моих друзей и знакомых таких еще не было. Кто-то из русского вещания привел меня на радио и там, в разных отделах, быстро нашлось пять человек, готовых подписать для меня гарантийное обязательство. Оно означало, что в случае невыплаты мной процентов и всего долга платить должны будут эти люди. Они совсем меня не знали, видели в первый раз – и пошли со мной в банк, и подписали! И больше я никогда с ними не встречалась и не слышала о них. Даже имен не помню, – если знала вообще.
Не буду рассказывать, как быстро некоторые бывшие мои соотечественники отучили израильтян от этой глупой доверчивости. Не хочу бросать тень на нашу русскую алию.
Кое-как перебиваясь скудными переводами, я снова начала поиски работы. Я все еще обманывала себя, все еще сама перед собой притворялась, что хочу быть благоразумной, хочу ходить, как все, на работу и получать желанную зарплату.
И снова начала подумывать об уборке.
А что? Работа полностью безопасная, и не такая уж бессмысленная, потому что сразу видишь результат – было грязно, стало чисто. Говорят, если навостриться и стать настоящим специалистом и работать в нескольких домах, то и заработать можно вполне прилично. И никакого над тобой начальства. Правда, есть хозяева квартир, но с благодушными израильтянами всегда ведь можно столковаться…
И снова до этого не дошло (а жаль, занималась бы полезным делом, и для здоровья хорошо, физические упражнения). Работа нашла меня сама.
В начале семидесятых годов в связи с возросшим притоком иммигрантов из Советского Союза Министерство абсорбции, влачившее до тех пор блаженное полубездельное существование, было реорганизовано и укреплено богатыми фондами и новыми кадрами. Основную массу приезжих составляли не токари-пекари-слесари, которые и сами без труда находили работу, а люди более изящных профессий, музыканты-художники-писатели-поэты. Было среди них и немало кино– и телевизионных работников. И всем им тоже надо было чем-то кормиться. Об этом и должно было заботиться Министерство абсорбции.
Не знаю, кто порекомендовал меня в министерство в качестве специалиста по кино и телевидению. Тоже мне, нашли «специалиста»! Тем более по трудоустройству этих специалистов. Нет, сама я туда, на чиновничью службу, не просилась. Честно говорю, не хотела я этой работы. Но, когда позвали, благоразумие взяло верх. Зато я предъявила им такие требования, что по всем понятиям они должны были бы с негодованием послать меня подальше. А именно: на службе появляться раз в неделю или в случае крайней необходимости. Просителей принимать дома, причем в любое удобное для них время. Отчетов о проделанной работе не писать. На совещания не являться. Переписку, если понадобится, вести по-английски. Ну, и чтоб оплачивали мой телефон (я тогда жила у хорошей женщины, которая отдала мне под жилье свой салон, навешивать на нее еще и телефонные счета было бы просто неприлично). И министерство, ошарашенное своей реорганизацией и непривычным навалом работы, согласилось на все эти условия! Трудно поверить, но факт.
Очень скоро мне стало ясно, что весь громоздкий, дорогостоящий механизм министерства, со всеми своими отделами, подотделами, секциями и многоступенчатой начальственной иерархией, крутится наполовину вхолостую. А то и больше, чем наполовину, если судить по моей деятельности. Нет, я не была ленива и не отлынивала от своих обязанностей. Я принимала посетителей в любой час дня и вечера. Я поила их чаем и кофе, а особенно голодным давала бутерброды. Я выслушивала их горделивые рассказы о том, как много и хорошо они успели сделать на прежней родине, и их горькие сетования на то, что здесь никто их достижений не знает и не признаёт. Я от всей души сочувствовала им, прекрасно понимая их положение. И это было более или менее все, что я могла для них сделать.
Правда, у меня был список мест, где теоретически эти люди могли бы понадобиться. И я по многу раз в день звонила по телефону в эти места – на киностудии, в киношколу, на телевидение (один-единственный канал). Не так уж и много было тогда таких мест. И ни в одном из них не нужен был ни сценарист (без языка), ни режиссер (без языка), ни директор картины (без языка), и все – без знания здешней жизни и обычаев. За полгода напряженной работы мои достижения были таковы: два режиссера, румынский и русский, получили с моей помощью скромные бюджеты на первую короткометражку, два оператора – с ними было несколько проще, и два осветителя, с ними еще проще – устроились на работу. И это все.
