обе стороны красной дорожки, которая вела меня к моему автомобилю. Во всем этом чувствовался слабый, но неизгладимый отпечаток древних ритуалов — ритуалов дипломатии, но также и ритуалов почтения к империи.
Америка занимала доминирующее положение на мировой арене на протяжении большей части последних семи десятилетий. После Второй мировой войны, когда остальной мир либо обнищал, либо превратился в руины, мы возглавили процесс создания взаимосвязанной системы инициатив, договоров и новых институтов, которые эффективно перестроили международный порядок и создали стабильный путь вперед: План Маршалла по восстановлению Западной Европы. Организация Североатлантического договора (НАТО) и Тихоокеанский альянс, призванные служить оплотом против Советского Союза и связывать бывших врагов в союз с Западом. Бреттон-Вудс, Международный валютный фонд, Всемирный банк и Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) для регулирования мировых финансов и торговли. Организация Объединенных Наций и связанные с ней многосторонние агентства для содействия мирному разрешению конфликтов и сотрудничеству по всем вопросам — от искоренения болезней до защиты океанов.
Наши мотивы для возведения этой архитектуры вряд ли были бескорыстными. Помимо обеспечения нашей безопасности, она открывала рынки для продажи наших товаров, обеспечивала доступность морских путей для наших кораблей и поддерживала постоянный поток нефти для наших заводов и автомобилей. Она обеспечивала, чтобы наши банки получали долларовые выплаты, чтобы заводы наших транснациональных корпораций не были конфискованы, чтобы наши туристы могли обналичить свои дорожные чеки, а наши международные звонки проходили. Временами мы прогибали глобальные институты в угоду императивам холодной войны или вовсе игнорировали их; мы вмешивались в дела других стран, иногда с катастрофическими результатами; наши действия часто противоречили идеалам демократии, самоопределения и прав человека, которые мы исповедовали.
Тем не менее, в степени, не сравнимой ни с одной сверхдержавой в истории, Америка решила связать себя набором международных законов, правил и норм. Чаще всего мы проявляли определенную сдержанность в отношениях с меньшими, слабыми странами, меньше полагаясь на угрозы и принуждение для поддержания глобального пакта. Со временем эта готовность действовать от имени общего блага — пусть даже несовершенного — укрепила, а не ослабила наше влияние, способствуя общей прочности системы, и если Америку не всегда любили все, то нас, по крайней мере, уважали, а не просто боялись.
Какое бы сопротивление ни оказывалось глобальному видению Америки, казалось, что оно рухнуло после распада Советского Союза в 1991 году. За головокружительный промежуток времени, длившийся чуть более десяти лет, Германия, а затем и Европа были объединены; бывшие страны Восточного блока поспешили вступить в НАТО и Европейский Союз; капитализм в Китае пошел в гору; множество стран Азии, Африки и Латинской Америки перешли от авторитарного правления к демократии; апартеиду в Южной Африке был положен конец. Комментаторы провозгласили окончательный триумф либеральной, плюралистической, капиталистической демократии западного образца, настаивая на том, что оставшиеся остатки тирании, невежества и неэффективности скоро будут сметены концом истории, сглаживанием мира. Даже в то время такое изобилие было легко высмеять. Однако многое было правдой: На заре XXI века Соединенные Штаты могли с полным основанием утверждать, что созданный нами международный порядок и продвигаемые нами принципы — Pax Americana — помогли создать мир, в котором миллиарды людей стали более свободными, более защищенными и более процветающими, чем прежде.
Этот международный порядок все еще сохранялся весной 2009 года, когда я приземлился в Лондоне. Но вера в американское лидерство была поколеблена — не терактами 11 сентября, а действиями в Ираке, изображениями трупов, плывущих по улицам Нового Орлеана после урагана Катрина, и, более всего, крахом Уолл-стрит. Серия более мелких финансовых кризисов в 1990-х годах намекнула на структурные недостатки глобальной системы: то, что триллионы долларов частного капитала, движущиеся со скоростью света, не контролируемые значительным международным регулированием или надзором, могут принять экономические потрясения в одной стране и быстро вызвать цунами на рынках по всему миру. Поскольку многие из этих потрясений начались на периферии капитализма — в таких странах, как Таиланд, Мексика и все еще слабая Россия, а Соединенные Штаты и другие страны с развитой экономикой в то время переживали бум, было легко считать эти проблемы единичными, вызванными неправильным принятием решений неопытными правительствами. Почти в каждом случае Соединенные Штаты вмешивались, чтобы спасти положение, но в обмен на чрезвычайное финансирование и постоянный доступ к мировым рынкам капитала такие люди, как Боб Рубин и Алан Гринспен (не говоря уже о помощниках Рубина в то время, Ларри Саммерсе и Тиме Гайтнере), подталкивали больные страны к принятию жестких лекарств, включая девальвацию валюты, глубокое сокращение государственных расходов и ряд других мер жесткой экономии, которые повышали их международные кредитные рейтинги, но причиняли огромные страдания их населению.
Представьте себе, в какое замешательство пришли те же страны, когда узнали, что даже когда Америка читала им лекции о разумном регулировании и ответственном управлении бюджетом, наши собственные первосвященники финансов спали на посту, попустительствуя пузырям активов и спекулятивным безумствам на Уолл-стрит, которые были столь же безрассудны, как и все, что происходило в Латинской Америке или Азии. Разница заключалась лишь в количестве вовлеченных денег и потенциальном ущербе. В конце концов, полагая, что американские регулирующие органы знают, что делают, инвесторы от Шанхая до Дубая влили огромные суммы в субстандартные ценные бумаги и другие американские активы. Такие крупные экспортеры, как Китай, и такие мелкие, как Лесото, рассчитывали на то, что их рост будет зависеть от стабильной и развивающейся экономики США. Другими словами, мы манили весь мир последовать за нами в райскую страну свободных рынков, глобальных цепочек поставок, Интернета, легких кредитов и демократического управления. И, по крайней мере, на данный момент им казалось, что они последовали за нами в пропасть.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
ХОРОШАЯ БОРЬБА
Оказывается, что у каждого международного саммита есть стандартный дизайн. Лидеры один за другим подъезжают на своих лимузинах ко входу в большой конференц-центр, а затем проходят мимо фаланги фотографов — немного похоже на голливудскую красную дорожку без шикарных платьев и красивых людей. У дверей вас встречает сотрудник протокольной службы
