определенную дистанцию – полагал, что первое лицо не должно формировать круг особо приближенных людей, особенно в стране, где такие отношения часто перерастают в клановость. Из своих друзей молодости в правительство не привел никого. Мой самый близкий друг погиб в начале войны. Многие из тех, с кем я общался в юности, разъехались по разным странам. Друзьями могу называть тех, с кем сдружился до президентства или сблизился уже после. Основой дружеских отношений для меня никогда не было совместное праздное времяпровождение – отношения всегда завязывались вокруг чего-то, что меня увлекает. Я не любил большие шумные компании, застолья, ночные бдения – они меня неизменно раздражали. Сейчас могу позволить себе роскошь общаться только с теми, с кем мне интересно.
Когда-то в молодые годы я увлекался психологией и сейчас вновь вернулся к этой теме – освежил старые знания и прочел много нового и интересного. Уход с высокой должности позволяет взглянуть на жизнь совершенно другими глазами. Прежде у меня не было подобного опыта: вся моя предыдущая карьера складывалась по нарастающей, а в таких случаях окружающие тебя люди – их работа, карьера, социальный статус – всегда в какой-то степени зависят от тебя. Когда ты большой начальник, тебе кажется, что ты отлично распознаешь сущность каждого человека. Искренне веришь в свою проницательность, и это подпитывает твою самооценку. Черта с два! Ты часто видишь людей такими, какими они хотят себя выставить в твоих глазах. Окружающие знают тебя намного лучше, чем ты сам! Ты один, а их сотни, и они лучше чувствуют тебя – для них это крайне важно: от этого зависит их благополучие. Ты же не обязан их чувствовать, да и не хочешь их чувствовать – тебе не до того, ты слишком занят. Тебе важно, чтобы они выполняли свою работу так, как ты требуешь. В итоге оказывается, что многие прекрасно подстраиваются под твои требования и действительно хорошо делают свое дело, но твое мнение об их личностных качествах оказывается весьма далеким от реальности.
Я разочаровался в некоторых людях, занимавших при мне высокие посты. Они хорошо справлялись с работой, показывали высокие результаты, и я связывал их успех не только с рвением и профессиональными знаниями, но и с цельностью их натуры. И вдруг оказалось, что это иллюзия. Оставшись на своих должностях после меня, они с таким же успехом стали делать вещи, абсолютно противоположные тому, что делали при мне. Получается, они тогда хорошо освоили мои требования и подстроились под мои принципы – но это не вытекало из их личностного мировоззрения, не было продиктовано жизненными принципами. Означает ли это, что эти люди плохи? Вовсе нет! Все они позитивны, исполнительны, но лидерами никогда быть не смогут: невозможно стать лидером, не имея принципов, которые исходят из твоей сущности и мировосприятия и непременно подкрепляются твоей волей. Все оказалось в точности по Юнгу: «В борьбе за выживание каждый использует свою наиболее развитую функцию». И осознание этого тоже стало для меня новым опытом – и хорошим, и плохим одновременно. В качестве самоутешения могу сказать, что людей, в чьей сути я не ошибся, тоже оказалось немало.
Желание вернуться во власть так и не появилось, хотя многие безуспешно пытались вовлечь меня в какие-то политические процессы. В переплетении множества интересов сложно было понять их истинные мотивы – где здесь личное, а где искренняя забота о том, что что-то идет не так и надо это исправить. По крайней мере, в моем представлении среди наших политиков осталось очень мало людей, для которых общественный интерес лежит выше всего личного.
Сложилось так, что вскоре после отставки я стал публичным критиком политики моего преемника. Случилось то, чего совершенно не ожидал и не хотел. В первое время мы встречались, и я старался выразить ему свое отношение к тем или иным действиям властей, которые вызывали у меня беспокойство. Мне казалось, что мой опыт и знания могут быть полезны, и я искренне готов был ими делиться. Но очень быстро выяснилось, что власть думает иначе. Мои советы воспринимались болезненно, и намерений хоть в какой-то степени к ним прислушаться не просматривалось.
Мне не нравилось чрезмерное стремление властей к политической монополии и неоправданное доминирование номенклатурной партии во всех областях. Усугубляющаяся монополизация экономики страны убивала конкуренцию в ряде отраслей экономики. Присущий нам непотизм становился повсеместным. При этом все полагали, что поскольку мы с президентом близки, то все происходит при моем участии. Чтобы развеять эту иллюзию, я стал уже публично достаточно резко высказываться о злободневных, волнующих общество вопросах. В личном плане это было трудным решением, но мне хотелось, чтобы понимающие и уважающие меня люди знали мою точку зрения. Озвучивая свое мнение в прессе, я намеренно дистанцировался от происходящего, подчеркивая, что не разделяю подходы действующей власти. Уже через год после моей отставки мы практически перестали видеться с новым президентом. Вроде и не поругались – но наши отношения охладели настолько, что мы ограничивались несколькими телефонными звонками в год, которые носили частный и формальный характер. Я не мог равнодушно смотреть на происходящее в стране, но не стремился к политической борьбе и не был готов ввязываться в нее. Резко критиковал действующую власть, но это диктовалось искренним беспокойством о будущем страны и не было заявкой на возвращение, хотя многие почему-то воспринимали мою критику именно так.
Если человек, отойдя от власти, недоволен тем, как складывается его жизнь, не вписался в новую реальность, то он, конечно, будет стремиться обратно в политику и найдет массу объяснений для себя и окружающих – и все эти доводы, разумеется, будут крутиться вокруг «заботы о стране и народе». Но если твоя новая жизнь интересна, если ты живешь в полном согласии с самим собой и не скучаешь по временам, когда был на вершине властной пирамиды, то обратно тебя совершенно не тянет.
Вот, собственно, и все.
Когда эта книга была уже написана, в Армении случилась «бархатная революция», заставшая врасплох весь политический истеблишмент страны. Произошло все это во время перехода к парламентской форме правления по итогам конституционной реформы, которую провели три года назад. Было много разговоров о том, что подоплека реформы – стремление президента пересесть в премьерское кресло, хотя он не раз публично заверял всех в отсутствии таких намерений. Как оказалось, эти опасения народа не были беспочвенными, однако попытка Сержа Саргсяна стать премьером буквально взорвала армянское общество.
Настоящим источником нынешних событий послужили стагнация политической системы, монополизация экономики и углубление ее кланового характера, рост бедности и крайняя непопулярность властей. Общество
