Той же короткой августовской ночью, только по другому шоссе, к Владикавказу наметом скакали джигиты в черных бурках, башлыках. Ингуши — кунаки Серго.
«Мы были уже не одни, — сообщал позднее Совету Народных Комиссаров России Орджоникидзе. — Выступили ингуши, этот авангард горских народов, за которыми потянулись если не активно, то, во всяком случае, своей симпатией все остальные горцы.
На пятый день к нам подошло маленькое подкрепление человек в 300 грозненских красноармейцев, и под руководством тов. Левандовского они ударили на казаков».
С тринадцатого числа — Серго всегда уверял: нет числа более счастливого, чем тринадцать! — военные действия уже почти полностью велись по плану Левандовского. Одиннадцатидневная оборона завершилась сокрушительным ударом. Мятежные казаки бросали позиции. Поспешил убраться назад в Моздок и Бичерахов со своим «казачье-крестьянским правительством».
— На Владикавказе пока поставьте крест, — обнадежила «косоротая лисица» своих полковников. — Попробуем взять реванш в Грозном. Кстати, господин Пайк уверяет, что нефть неизмеримо важнее престижа. Англичане всегда ставят на нефть.
Беликов побагровел. Последние фразы он воспринял как неприличный намек на то, что его, потомственного дворянина, полковника генерального штаба, побил этот большевиствующий штабс-капитан, выскочка, разносчик газет. Погоди, встретимся еще…
Обязательно встретитесь, полковник! Вы еще не раз будете жестоко биты и посрамлены, хотя и в довольно сиятельной генеральской компании. Познав всю силу военного таланта Левандовского, подымете руки, попросите пощады.
Бои в Грозном известны под именем стодневных. Они со многими подробностями описаны в воспоминаниях участников и в исследованиях военных историков[5]. И есть строки, обращенные к Ленину «и всем… всем!» Это радиограмма Орджоникидзе:
«После трехмесячной упорной борьбы Грозненская Красная Армия под руководством товарищей Левандовского и Гикало сегодня нанесла контрреволюционным бичераховским офицерским бандам смертельный удар… Миллионы пудов бензина и керосина спасены. Размеры захваченных трофеев выясняются».
Как это удавалось, Серго никогда не рассказывал. Но в дни самые опасные чрезвычайный комиссар обязательно оказывался в окруженном, отрезанном Грозном. На равных правах со всеми отражал атаки, тушил пожары, безнадежно пытался стереть с лица сырую нефть и едкую копоть. Имел вид совершенно грозненский. И как участник событий записал на память:
«В конце третьего месяца осады Грозного силы и терпение наших товарищей истощились… но осажденный островок держался с невероятным упорством. Пути отступления от города не было. Рабочие и крестьяне решили или умереть или победить. И вот, в конце третьего месяца осады, мы с тов. Левандовским (военком области) через горы пробрались в Грозный. Организатор Грозненской Красной Армии, любимый командир, неустрашимый тов. Левандовский, сразу вселил дух победы в товарищей и совместно с тов. Гикало, охраняющим город в течение трех месяцев, выработали план наступления…»
После Грозного выдалось несколько счастливых, сравнительно спокойных недель. Умолкли пушки в станицах Сунженской линии. Смят фронт у Прохладной. Терек и Кубань соединили свои силы. У обгорелого железнодорожного моста кавалеристы молодого кубанского казака Григория Мироненко встретились с бронепоездом, направленным Орджоникидзе из Владикавказа.
— Объединились! Наконец-то вместе! — кричали казаки, горцы, иногородние.
Во Владикавказе торжественный смотр войскам. Пехотный рабочий полк. Казаки. Ингушские, кабардинские и осетинские всадники. Китайские и грузинские добровольцы. Конная артиллерия. Броневики. Настоящая боевая армия. Только еще очень пестро одетая. Командует Левандовский. Принимает парад Орджоникидзе.
Смотр торжественный и в какой-то мере прощальный. Оба уже знали о новом назначении Михаила начальником оперативно-разведывательного отдела штаба 11-й армии (так с недавнего времени стали называться Северокавказские войска).
«XI армии в России не знают, — с обычной прямотой пишет Серго в докладе Совету Народных Комиссаров— «Год гражданской войны на Северном Кавказе» (июль 1919 г.). — Не знают ее наши партийные товарищи, и, что печальнее всего, не знают даже руководители военного ведомства нашей XI армии. Принято вообще ругать XI армию как сброд всевозможных партизан и бандитов. Лично я никогда не был поклонником ее, я видел[6] все ее недостатки и недостаточную организованность. Но Советская Россия должна знать, что XI армия в продолжение целого года… приковывала к себе внимание Добровольческой армии и вела с ней смертельный бой. По заявлению самого Деникина на заседание Кубанской рады 1 ноября прошлого года, в борьбе с армией он потерял только убитыми 30 тысяч человек. По его же словам, офицерские полки имени Корнилова и Маркова, имевшие по 5 тысяч бойцов, вышли из боя при наличии от 200 до 500 человек. Если XI армия разложилась, если она погибла, то прежде всего виновата в том не XI армия, а те, которые имели возможность кое-чем помочь но к сожалению, этой помощи не дали.
…С начала зимы раздетые солдаты начали болеть. Тиф стал свирепствовать… Все вокзалы, все дома были переполнены тифозными. Нет белья. Больных заедают насекомые. Нет медицинского персонала… Все наши просьбы, обращенные к заведующему медицинско-санитарной частью Кавказско-Каспийского Совета доктору Нойсу, решительно ни к чему не приводили».
Ничто — ни банды Бичерахова, ни надвигающийся Деникин, ни турецкие наемники, грозящие ударом в спину, нет, ничто не представляло такой неотвратимой опасности, как тиф. По своему новому положению Михаил Левандовский лучше других знал — катастрофа неизбежна. Жалкие запасы военного снаряжения и медикаментов давно исчерпаны.
Тайны для Михаила не составляло и другое. То, что особенно раздражало, просто ставило в тупик. После побед в Грозном, Прохладной и Моздоке открылась связь с Россией через Астрахань. Ненадежная, трудная — 400 километров через безводную и почти пустынную степь, — но все-таки дорога в Россию. Тотчас же из Москвы, Петрограда, Тулы пошли транспорты с обмундированием, оружием, боеприпасами, автомобилями и мотоциклами. Сергей Миронович Киров, почти полгода назад командированный Терской областной партийной конференцией к правительству, к Ленину, действовал сверхэнергично. Все, что Мироныч экстренно посылал, благополучно доходило до Астрахани и здесь надежно застревало. Или с благословения Кавказско-Каспийского Реввоенсовета передавалось в другие руки.
