Будущие труды по стратегии, конечно, должны будут подробно остановиться на разработке вопросов, связанных со стратегией измора. Уже план кампании, если война намечается на измор, будет, конечно, представлять совершенно иную сложность, чем план кампании на сокрушение. Каковы трудности, которые предстоит одолеть стратегической мысли, можно судить хотя бы по тому, как неохотно военные историки берутся за разработку войн, складывавшихся на измор. Ведь Г.А. Леер почти никогда не приводил примеров из войны за нераздельность Соединенных Штатов 1862–1865 гг., современником которой он был, а предпочитал черпать из эпохи Наполеона: и действительно, ясная логическая линия войны, которую Наполеон или Мольтке вели на сокрушение, дробится в войне на измор на ряд логических обрубков, ряд произвольный и неопределенный, в котором, однако, очень легко заблудиться и наделать неисправимых ошибок.
Создание стратегического труда, который нам попытался бы дать ясный и цельный взгляд на стратегию в двух ее видах – сокрушения и измора, – представляет еще очередную задачу. Пока же нам кажется, что прилагаемые выдержки из четвертого тома истории военного искусства Дельбрюка, гласящие о стратегии Фридриха и Наполеона, могут отчасти сыграть роль руководящей нити [172] , позволяющей ориентироваться в современном стратегическом хаосе.
...
Ганс Дельбрюк ФРИДРИХ КАК СТРАТЕГ
Тактика за период с эпохи Возрождения до Фридриха Великого изменилась глубочайшим образом в самом своем корне, но основы стратегии остались теми же. Обширные и глубокие массы пехоты вытянулись в тонкие, как нить, линии; копейщики и алебардщики превратились в мушкетеров; из одиночных всадников составились сомкнутые эскадроны; немногие тяжеловесные орудия обратились в бесчисленные батареи; но полководческое искусство сохранило за все эти века тот же облик. Все время повторяются одинаковым образом создавшиеся положения и одинаковым образом мотивированные решения. Редко приходится обеим сторонам двигаться прямо навстречу друг другу, чтобы добиться решения. Иногда обе стороны или же лишь та сторона, которая чувствует себя более слабой, занимают неприступные позиции. Мотивом, заставляющим дать сражение, является предположение одной из сторон, что создался удобный для того случай, например чтобы иметь возможность атаковать, прежде чем противник успеет укрепиться (под Белой горой в 1620 г.; Хохштедт – 1704 г.), или же в условиях осады крепости. Сражения под Равенной в 1512 г., под Нордлингеном в 1634 г., при Мальплаке в 1709 г. складываются на совершенно одинаковых основаниях: более сильная сторона хочет осадить какую-либо крепость, а другая стремится помешать этому посредством занятия вблизи выгодной позиции, причем подвергается атаке. Колин отличается от названных выше сражений только тем, что осаждающий несколько выдвигается навстречу подошедшей на выручку армии. Или же, наоборот, армия, идущая на выручку осажденных, атакует более сильную армию, связанную осадой: Павия (1525), Турин (1706). Добрая часть Семилетней войны вертится вокруг осад и прикрытия крепостей – Прага, Ольмюц, Дрезден, Швейдниц, Бреслазль, Кюстрин, Нейсэ, Глатц, Козель, Кольберг, Глогау. Таковы же условия и борьбы между Карлом V и Франциском I, а также и Тридцатилетней войны и войн Людовика XIV. Решения Густава Адольфа дать сражения под Брейтенфельдом и Люценом назревают совершенно так же, как и решения Фридриха дать сражение при Лейтене и Торгау. Каждый период, каждая кампания и каждый полководец проявляют при этом свои индивидуальные черты, весьма заслуживающие внимания. Густав Адольф атакует Валленштейна под Люценом, так как он не хочет позволить ему зимовать в Саксонии; Фридрих Великий атакует австрийцев под Лейтеном и Торгау, потому что он не хочет позволить им зимовать – однажды в Силезии, а другой раз в Саксонии. В этом отношении положение оказывается совершенно схожим, но имеется и значительное различие, поскольку Фридрих и под Лейтеном, и под Торгау шел на несравненно больший риск, чем шведский король. Далекие предприятия и подвижность Торстенсона, конечно, придавали его стратегии совершенно своеобразную окраску, однако ее основы ничем не отличались от таковых стратегии Густава Адольфа. Даже в истории отдельных полководцев мы встречаем разительные параллели: как Евгений, так и Фридрих понесли в последнем данном ими крупном сражении большие потери убитыми и ранеными и добились лишь скромного стратегического успеха, один под Мальплаком, другой под Торгау, и после этого вели лишь кампании, которые ими уже больше не доводились до решительного сражения. Мальплак являлся тем, что издревле именуется «пирровой победой», а Торгау было лишь немногим больше. Поэтому с точки зрения мировой военной истории надо ставить не вопрос, почему Фридрих после 1760 г. так сильно уклонился в сторону маневренного полюса, а каким образом, несмотря на опыт предшествовавших ему великих полководцев, он все же мог еще с таким страстным увлечением приближаться к полюсу сражений. Ответ заключается в том, что возросшие достоинства прусских войск и тактическая их умелость, которые в конце концов привели к идее косого боевого порядка и сделали ее осуществимой, дали и в стратегическом отношении гениальному смельчаку новые надежды на апелляцию к решению спорных вопросов сражением.
Если круг воздействия даже крупнейших тактических решений оказывается всегда ограниченным известными рамками, и нельзя ожидать, что они сами по себе приведут к миру, то в этих условиях ценности второстепенного порядка приобретают такое значение, которым полководец не может пренебрегать; является даже необходимость отрывать в их пользу силы от главного тактического решения. В Тридцатилетнюю войну несравненно большая часть наличных вооруженных сил используется на занятие бесчисленного множества укрепленных городов, а сражения даются лишь маленькими армиями. У Евгения и Мальборо, так же как и у Фридриха, мы всегда наталкиваемся на случаи, когда в момент решительного сражения отсутствует часть войска, которая с точки зрения идеала могла бы быть притянута на поле сражения. В своих «Генеральных принципах» 1748 г. Фридрих выдвигает начало: если на нас одновременно нападает несколько противников, «то надо пожертвовать неприятелю одной из провинций, пока мы всеми силами не схватимся с другим противником, принудим его к сражению и напряжем крайнюю энергию для нанесения ему поражения, после чего можно будет выдвинуть часть сил против остальных врагов». Однако когда в 1756 г. предусмотренный выше случай действительно наступил, то Фридрих не смог решиться пожертвовать провинцией и потому не сосредоточил всех своих сил. По этому поводу он к своим «Генеральным принципам» сделал следующее добавление: «При этом способе войны утомление и марши, которые выпадают на долю армии, действуют на нее разрушительно, и если такая война затягивается, то в результате она принимает неудачный оборот». Ввиду этого он лишь условно применял принцип, который позднейшими теориями был назван «оперированием по внутренним линиям». Как высоко ни ценил он решительное сражение, тем не менее он знал, что не может достигнуть действительного сокрушения противника и что поэтому, чтобы выдержать войну, не меньшее значение имеет прикрытие провинций, а в частных случаях – и магазинов. Поэтому, когда он в своих теоретических размышлениях вторично возвращается к сосредоточению всех своих сил в одном пункте, то это является для него лишь последним средством отчаяния, чтобы умереть с честью. Когда в зиму 1761/62 гг. его бедственное положение достигло крайней степени и, по-видимому, ничто уже не могло помочь, он за несколько дней (9 января 1762 г.) до получения известия о смерти царицы [Елизаветы Петровны] указал на этот выход своему брату принцу Генриху. Генрих ответил ему, что при сосредоточении всех вооруженных сил в одном пункте пришлось бы повсеместно принести в жертву противнику магазины и провинции. Не иначе думал и сам король, который, несмотря на свой принцип – быть возможно сильнее в сражении, – всегда вступал в сражения лишь с частью сил, так как войска расходовались на прикрытие. Он мог бы располагать большими силами на полях сражений при Кессельдорфе, Праге, Цорндорфе и Кунерсдорфе, если бы его не связывали соображения о прикрытии. Уже в момент осады им Ольмюца, когда русские дошли до Одера и угрожали Берлину, принц Генрих предлагал присоединить свою армию из Саксонии к войскам графа Дона и дать сражение русским, чтобы освободить прусские области. Но прикрытие Саксонии представлялось королю слишком важной задачей, и этот план не был приведен в исполнение.
