Григулевич встретил Ачесона в коридоре и посетовал на то, что последовал его наставлениям и «подставился» под критику Вышинского, что, мол, негативно скажется на его, Теодора Боннефила, дальнейшей карьере. Клеймо «болтуна и пустышки» не лучшая рекомендация.
Американец снисходительно похлопал костариканца по плечу:
«Дорогой коллега, когда Вышинский кого-то заметит и отругает, то пострадавшему это только придает авторитета. Знаю по себе…»
* * *
Генассамблея в Париже породила много анекдотических ситуаций, участниками которых нередко были американцы. Григулевич не раз вспоминал о «проколах», допущенных ими.
Сенатор О'Коннэли, член политической комиссии сената, особенно «блистал» ограниченностью своих знаний в международных делах. Однажды ему представили министра иностранных дел Чехословакии Масарика. О'Коннэли застыл на минуту, что-то напряженно вспоминая, потом воскликнул:
«Да, да! Именно Масарик! Я знал вашего отца. Боже, каким великим скрипачом он был! А потом, через много лет, он стал президентом вашей страны!»
Собеседник сенатора опешил:
«Извините. Но вы ошибаетесь. Он был не скрипачом, а великим пианистом. И не в Чехословакии, а в Польше. Его фамилия была не Масарик, а Падеревский. И смею категорически утверждать, что он не был моим отцом».
* * *
По свидетельству Ю. Папорова, в Париже с Григулевичем случился забавный казус, к которому имел отношение Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист. Формально Дашкевич входил в группу переводчиков советской делегации на Генассамблее, а фактически, будучи майором КГБ, занимался своими оперативными делами, изучая дипломатический персонал иностранных делегаций. В число потенциальных кандидатов на вербовку попал Теодоро Б. Кастро, и Дашкевич, как потом не без сарказма вспоминал Григулевич, «довольно неуклюже» пытался создать ситуацию, которая помогла бы превратить улыбчивого костариканца в агента советской разведки.
* * *
На этой же Генассамблее могла произойти встреча, которая имела бы для «Макса» печальные последствия. Делегацию Израиля возглавлял выходец из Аргентины Моше Тов, боровшийся в 30—40-е годы за создание независимого еврейского государства. В Аргентине он носил имя… Моисей Тофф. Шла «холодная война», политические векторы выстроились в антитезу «восток — запад», и рассчитывать на дружеские отношения полузабытой аргентинской поры было бы слишком самонадеянно.
Иосиф благодарил судьбу, что его «сольное» выступление на VI сессии пришлось на время, когда Моше Тов приболел и отлеживался в отеле. В своих воспоминаниях, изданных в Израиле, Тов упомянет о Генассамблее в Париже и о знакомстве с коста-риканским представителем, который поздно вечером пришел к нему в отель «Ройал Монсо». Этот костариканец собирался выступить в пользу Израиля и хотел уточнить некоторые тезисы, чтобы не ошибиться в аргументации. Визит этот нанес, конечно, не Григулевич, а Альфре-до Волио[95].
Позднее похожая ситуация возникла в Риме. Польским посланником в Италии был человек, который знал Григулевича по работе в революционном кружке в Ковно. «Макс» сообщил о потенциальной опасности в Москву. Прошло несколько недель, и польский дипломат получил новое — с повышением! — назначение.
Случались ли промахи у «Макса» в Италии?
Без этого не обошлось. Никто не застрахован от промахов, в том числе и нелегалы. Скажем, приходской священник с недоумением комментировал в своем окружении факт отсутствия религиозного рвения у господина Кастро и его супруги. Они не ходят в церковь! Для посла католической страны, имеющего доступ в Ватикан, это непростительно! Странная супружеская чета из Коста-Рики «забыла» крестить недавно родившуюся дочь, ограничилась гражданской регистрацией. Неужели супруги Кастро — атеисты?
Курьезный промах произошел, по рассказам Лауры, на выставке современного искусства. За день до ЧП «Макс» вернулся в Рим из краткосрочной командировки в Вену, где отчитывался по текущим разведывательным делам. На выставке кто-то из знакомых поинтересовался у Кастро, нравится ли ему полотно Шагала, являвшееся «изюминкой» экспозиции. И вот она, сила инерции: Иосиф ответил на вопрос русским словом «нет»! «Мне стало дурно, — вспоминала Лаура. — Что это за профессорская рассеянность! Но Иосиф спохватился, снова сказал “нет” по-русски и уже потом добавил по-итальянски: “Кажется, именно так говорят в стране, откуда родом этот художник”…»
И все-таки хорошо, что он сказал «нет», а не «да». Слово «нет» в русской транскрипции стало в то время почти международным благодаря дискуссиям и голосованию в ООН. Представителям СССР часто приходилось говорить «нет» из-за «машины голосования», организованной американцами из своих многочисленных сателлитов, в том числе из Латинской Америки.
Критическая ситуация возникла однажды у Лауры.
На встрече жен сотрудников латиноамериканских представительств к ней приблизилась дама, оказавшаяся атташе по культуре мексиканского посольства: «Вы мне очень напоминаете одну из моих бывших учениц».
Лаура не потеряла самообладания:
«Я — уругвайка. В Мексике была, но проездом…»
Как тесен мир! Это действительно была одна из школьных учительниц Лауры. Конечно, с тех пор прошло более пятнадцати лет, но Лаура легко узнала свою наставницу. Какое самообладание надо было иметь, чтобы с приветливой улыбкой отрицать почти очевидное:
«Очень сожалею, но вы обознались»…
* * *
Авторы работ о Григулевиче до сих пор спорят о причинах спешного возвращения резидента «Макса» в Москву. Он блестяще выполнял поставленные задачи в сфере своей «разведывательной ответственности». На его оперативном горизонте не было ни облачка: соблюдай «технику безопасности», не высовывайся более того, что соответствует уровню посла небольшой страны, и стриги «разведкупоны». Ценные источники позволяли вовремя узнавать о закулисных маневрах Запада в отношении СССР и его союзников. В Москву почти ежедневно шли шифрованные телеграммы, упреждающий характер которых о действиях проамериканского блока на фронтах «холодной войны» помогал Кремлю ориентироваться в складывающейся обстановке на юге Европы.
И все-таки к концу 1953 года «Макс» получил указание Центра о возвращении.
Существует несколько версий о причинах такого решения.
Первая связана со смертью Сталина. Кончина генералиссимуса сняла «обет молчания» с генерала Орлова, который начал печатать в журнале «Лайф» отрывки из своей книги «Тайная история сталинских преступлений». Первая статья цикла, озаглавленного «Страшные тайны сталинской власти», появилась 6 апреля 1953 года. Сама книга увидела свет осенью того же года. Апрельская публикация как бы дала сигнал о грозящей опасности: трудно было прогнозировать объем и характер разоблачений, на которые пойдет бывший резидент в Испании «Швед». В Центре не исключали, что он может разгласить известные ему имена сотрудников ИНО НКВД, особенно тех, кому поручались ликвидаторские операции за рубежом. Таким образом, вывод «Макса» из Италии был спровоцирован Орловым.
