и улицы, — мгновенно вами овладевает беспокойство, и кажется, что все это совершенство, гениальная мысль в камне может через секунды превратиться в руины.
Цвет воздуха — цвет времени.
Я буду долго глядеть на то живое отображение моего города сорок второго года, пока, наконец, не переступлю, как герой Фаустова, барьер и не войду внутрь картины, в ее живую плоть. Будет холодно. Мороз явно за сорок. Руки и ноги закоченеют. И я сам, как и тот незнакомый художник, буду долго дышать на оледеневшие пальцы, перед тем как сделать еще мазок, окунуть кисть в краску...
...И еще полотно.
Бумажные ленты перекрещивают окна. Их концы треплет ветер, гуляющий по жилищу.
На темном столе — темный, едва выделяющийся на плоскости кусочек хлеба. Только так, заставив себя работать, можно не съесть эти сто двадцать пять граммов.
«Не только в подборе вещей на этом натюрморте ощущаешь блокадное время — ты его чувствуешь благодаря всему колористическому строю картины, суровому и предельно сдержанному.
Как хочется зажечь свет в темной комнате-склепе! Но нельзя. За окном — война», — напишет Калинин.
В начале двадцатых директором Музея нового западного искусства становится известный искусствовед Борис Николаевич Терновец.
Музей был организован на основе знаменитых картинных галерей — коллекций двух меценатов, высоких ценителей живописи Ивана Абрамовича Морозова и Сергея Ивановича Щукина.
Однако в годы разрухи и государственного безденежья пополнение музея новыми произведениями западной живописи оказалось невозможным.
В 1923—1925 годах Терновец добивается командировки во Францию, затем — в Италию. Задача: установить контакты с наиболее известными европейскими художниками, искусствоведами и музеями.
Луначарский поручает Терновцу и переговоры об устройстве выставок молодого советского искусства в этих странах.
Можно сказать, что первые же экспозиции на Западе советской живописи дали серьезнейший резонанс. О наших «молодых» заговорили авторитетнейшие искусствоведы мира, их картины стали приобретать музеи Европы и крупнейшие коллекционеры.
Престиж советского искусства возрос до такой степени, что Терновец теперь уже мог вести переговоры с музеями и коллекционерами Запада об обмене западных шедевров на шедевры советской живописи и графики. Так в залах Музея нового западного искусства оказались работы Вламинка, Озанфана, Кислинга, Миро, Модильяни, Пикассо, Дерена, Цадкина, Сюрважа.
За французами последовали итальянцы.
Перед новой поездкой в Италию Борис Николаевич Терновец решает обратиться к нескольким наиболее талантливым художникам с просьбой помочь музею в его начатой важной деятельности — передать для обмена с западными мастерами свои работы.
Терновца поддерживают Петров-Водкин, Тышлер, Кончаловский, Калужнин, Жегин, Пестель, Верейский и другие.
В 1928 году в Венеции Терновец совершает очередной обмен с меценатом Джованни Шейвиллером.
В коллекции Музея нового западного искусства появляются великие итальянцы: Моранди и Кирико, в итальянских коллекциях — работы наших мастеров, среди которых есть и Василий Павлович Калужнин.
Вот как вспоминает Терновец о своей деятельности:
«...Пользуясь дружеским содействием художественного критика и издателя Джованни Шейвиллера (его дело теперь продолжает сын, Ванни Шейвиллер. — С. Л.), удалось организовать обмен работ советских художников на работы итальянских художников. Начало было положено удачно проведенным обменом рисунка.
Этот обмен позволил Музею нового западного искусства без затраты валютных средств создать превосходную коллекцию современного итальянского искусства, вовсе отсутствующего в персональных собраниях. Живописью и рисунками теперь были представлены все персональные мастера современной Италии».
Бесспорно, приглашение Калужнина таким выдающимся авторитетом, как Терновец, говорит о многом.
Показательно и другое: упоминание Калужнина (без имени и отчества) в книге Б. Н. Терновца сопровождается одним комментирующим словом: «художник».
В конце семидесятых годов, когда был издан однотомник искусствоведа, о художнике Калужнине просто забыли. Получить какие-либо справки о нем было уже не у кого.
Письма Терновца художник, вероятно, ценил особенно, держал в отдельном конверте, как свое богатство.
Приведу два — порыжевшие от времени строчки на разлинованной глянцевой бумаге.
Москва. 4 июля 1928 г.
В. П. Калужнину
Ученый совет Государственного Музея нового западного искусства изъявляет Вам глубокую благодарность за принесенный в дар Музею рисунок для ответа итальянским художникам.
Глубоко ценя внимательность и отзывчивость, проявленные Вами этим актом к Музею, Ученый совет позволяет себе направить Вам ряд изданий Музея.
Ученый совет особенно ценит тот факт, что Музей получил ряд рисунков западных художников благодаря дружеской поддержке, оказанной русскими художниками. В этом факте Ученый совет усматривает проявление интереса к Музею со стороны русских художественных кругов, который представляется особенно дорогим.
Директор музея
Борис Терновец».
И второе — уже личное — письмо:
«Уважаемый Василий Павлович!
Надеюсь, посланный Вам каталог Музея дошел до Вас, получен. Есть ли у Вас другие наши издания? Если нет, мы вышлем дополнительно.
К каталогу должна быть послана благодарственная бумага Вам от Музея, но ее позабыли положить. Спешу исправить замеченную оплошность.
Что делаете в этом году, много ли работаете? На днях принимал участие в общественном просмотре намеченных к приобретению работ для Третьяковской галереи, причем были отобраны и приобретены и Ваши рисунки.
Жму руку, Ваш Терновец.
Москва, 1928 год».
К письмам булавочкой прикреплены две справки.
Первая: инвентарные номера хранения работ Калужнина В. П. в Государственной Третьяковской галерее: 10442 и 10443, год — 1928.
И еще пожелтевшие листки, как бы исключающие предыдущие документы. Впрочем, это другая история, которая стоила Калужнину многих-многих сил.
В 1950 году Василию Павловичу исполняется шестьдесят лет, однако возможностей выставить свои работы по-прежнему нет. Жить все труднее и труднее. Нужна пенсия.
Десять лет Василий Павлович собирает свидетельства о своей принадлежности к искусству. Бумаги, письма очевидцев, его товарищей по выставкам, ходатайства наполняют и «Дело персонального пенсионера...», и домашний архив.
Приведу одну из них. Все вместе они кажутся бесконечной тяжбой за жизнь — вернее, попыткой Калужнина выжить.
«Секретариат правления Союза художников СССР лишен возможности принять решение в удостоверении творческого стажа художнику Калужнину В. П., поскольку он в настоящее время не состоит членом Союза художников, только в отношении которых действует постановление Совета Министров СССР от 7 августа 1957 года № 946 «О пенсионном обеспечении писателей, композиторов, работников изобразительных искусств и членов их семей».
Учитывая, что художник Калужнин В. П. выбыл из состава Союза художников в 1938 году, то есть двадцать лет назад, а правлению Союза художников СССР о его творческой деятельности за
