Настал критический момент, он был не учтен и потому страшен.
Решать надо было моментально.
А где немцы?
Суполкин и Тома кинулись в разведку.
- Фрицы покидают леса! - Первое облегчение принес Иван Иванович.
- Они уже в Саблах! - уточнил командир Симферопольского отряда Христофор Чусси.
Но третья колонна уже пересекает Аспорт.
Выход один: стремительный прорыв.
Македонский в авангарде.
Около ста партизан с гранатами и автоматами, слегка развернувшись по фронту, идут на Аспорт. Рядом с Македонским комиссар Василий Ильич Черный у него лицо белее полотна; Тома, Иван Иванович, Андрей Бережной, наш старик Иван Максимович Бортников, после падения Севастополя оставивший штаб района...
За Македонским идут ялтинцы во главе с Кривоштой и Кучером.
До Аспорта триста метров.
Партизаны неожиданно оказались лицом к лицу с ротой румын. Появление вооруженных людей настолько ошеломило солдат, что они застыли, как внезапно замороженные.
Македонский торопливо шепнул Томе: "Поздоровайся!"
Моложавый офицер сделал шаг вперед.
Тома ему:
- Командир предлагает разойтись!
Офицер:
- Мы благодарим за великодушие.
Румыны прижались к деревьям и ошеломленно смотрели, как отлично вооруженная партизанская масса шагала и шагала мимо них.
Тома крикнул офицеру:
- Десять минут не двигаться с места!
Офицер в свою очередь:
- Прошу умолчать об этом факте.
Тома, после того как перевел Македонскому просьбу офицера и выслушал его ответ:
- Командир дал обещание.
Так и разошлись, каждый по своей тропе.
Девятнадцатого июля еще один "генеральный прочес" заповедника закончился полным провалом Манштейна.
15
Самолетом меня доставили на Большую землю. Я лег в госпиталь, мучительно думая о тех, кто остался за Басман-горой.
В своих тетрадях я подробно и много говорю о событиях, участником которых был сам, о людях, что находились рядом, вместе с которыми сражался. Правда, есть исключения: порой повествую о том, что стало известно мне от других, и все равно стараюсь писать о тех людях, с которыми связан живой нитью.
Партизанских отрядов в Крыму было много, действовали от Аджимушкая до стен Инкермана. Существовали Первый, Второй партизанские районы, в них совершались подвиги, которые сейчас воспринимаются как легенды.
В госпитале мне рассказали о действиях отрядов в карасубазарских, зуйских, судакских лесах, а главное - я сам увидел героев, имена которых долетали и до наших южных краев.
Уже после войны меня просили: расскажи о подвигах на Замане и Бурульче, о классических маневрах комбрига Федоренко, командира отряда Городовикова, о Феодосийском отряде, о лихих налетах зуян на магистраль Симферополь - Феодосия, о многом незабываемом из героики тех суровых дней.
Но чтобы рассказать обо всем и обо всех, надо не только знать факты, но и лично пережить их. Сухое перечисление боевых эпизодов дозволительно разве что в оперативных сводках...
Но об одном человеке, о котором так много слышал еще в те страдные дни битвы за Севастополь, кто мне очень дорог, душевно близок, хочется все же кое-что сказать.
Я лежал на госпитальной койке и просыпался на рассвете: будил шум в дальнем коридоре - это прибывали раненые из восточных лесов, которых доставляли на самолетах.
Их прибывало не много - по два-три человека, но они появлялись в одно и то же время - в три часа утра.
Я сбрасывал легкое одеяло и шел им навстречу, за мной шли и другие. Много нам не надо было, мы задавали единственный вопрос: "Как там?"
Нам отвечали в основном одинаково: "Держимся!", или: "Даем жару!"
Но часто говорили и так: "Чубовцы крепко чесанули фрицев!" Или: "Чуб дал прикурить!"
Еще в ноябре сорок первого года, на пункте связи Центрального штаба, я впервые услышал имя Михаила Ильича Чуба. И вот с тех пор почти постоянно слышу о нем. В моем воображении родилась классическая фигура партизанского вожака.
Чем-то она была сродни образу Македонского.
В 1948 году я познакомился с замечательным героем партизанской борьбы на Украине писателем Петром Петровичем Вершигорой.
Мы до удивления быстро сблизились. Наверное, такое возможно только с единомышленником, с человеком судьбы, так похожей на собственную.
Близость нашу оборвала только скоропостижная смерть талантливого писателя и большого человека.
Петр Петрович преклонялся перед крымскими партизанами, его живо интересовали судьбы героев, события, факты. В первом же письме ко мне запросил: "О каком-то Чубе ходят легенды. Скажи, был ли такой человек в действительности? А может, это лишь фантазия писательской братии?!"
"Чуб был, есть и будет!" - так, кажется, я ответил тогда Петру Петровичу. Он попросил устроить встречу с Михаилом Ильичом, что я с удовольствием и сделал.
Они никак не могли расстаться. Потом Петр Петрович с восхищением восклицал:
- Лихой человечище! Я о нем непременно напишу!
Он собирал материал, рылся в областном партийном архиве. Думал о Чубе, но увлекся всей партизанской борьбой на полуострове, вынашивал мысль о книге. Его потрясла необычайная драматичность борьбы, он увидел крупные характеры народных героев.
Петр Петрович восторженно говорил:
- Какая целина! Шекспировские факты, ей-богу! Нельзя молчать!
Михаил Ильич встретил войну зрелым человеком - ему было под сорок. Он из волжан, родился в бедной крестьянской семье, батрачил, был одним из первых комсомольцев Заволжья, боевое крещение получил, еще гоняясь за бандами.
Лошади - его слабость. Любит их до самозабвения.
Как-то я оказался на областной опытной станции, которой и сейчас руководит Михаил Ильич. Четырехлетний жеребец рванул поводья, сбил с ног молодого конюха и понесся на дорогу. А там няни переводили детишек из яслей с одной стороны дороги на другую. От испуга - на детей мчался жеребец! женщины остолбенели...
Я бросился наперерез жеребцу, но в это время услыхал зычный голос:
- Стой! Подлюга!!!
Жеребец аж на задние ноги присел, и тут же я увидел: Михаил Ильич ловким прыжком достал рукой холку и вцепился в нее. Усмиренного жеребца отвел в конюшню.
Увидев меня, крикнул:
- Здоров, дружище!
- Секрет какой знаешь, Миша? - спросил я.
Он улыбнулся:
- Наипростейший: конную академию прошел в Заволжье, при табунах. Десять годков, брат!
Михаил Ильич жил и живет, не забывая мудрого правила: умный учится, а дурак поучает.
Начал он с зоотехника заволжского совхоза, а поднялся до поста начальника главка союзного наркомата. Но должность была не по его характеру.
Пришел к наркому с рапортом: "Я вырос в степи, люблю сеять, собирать урожай, гонять табуны, пропадать на фермах. Доверьте совхоз - не подведу!" Так или по-иному писал - Михаил Ильич не помнит, но чувствовал так.
