Вот отрывки из служебных записок Комитета госбезопасности:
«Вызывает серьезные возражения разноречивое изображение на экране и в театре образа В. И. Ленина. В фильме „На одной планете“, где роль Ленина исполняет артист Смоктуновский, Ленин выглядит весьма необычно: здесь нет Ленина-революционера, есть усталый интеллигент…»
«Трудно найти оправдание тому, что мы терпим по сути дела политически вредную линию журнала „Новый мир“… Критика журнала „Юность“ по существу никем не учитывается, и никто не делает из этого необходимых выводов. Журнал из номера в номер продолжает публиковать сомнительную продукцию…»
Разве Комитету госбезопасности было поручено давать оценки театрам и литературным журналам? Но КГБ именно так понимал свою роль: шпионов было немного и содержать ради них такой огромный аппарат было бы нелепо. Андропов и Пятое управление считали, что главная угроза для партийного аппарата и всей социалистической системы исходила от свободного слова.
Такие записки комитета оборачивались неприятностями для Фурцевой. Чекисты сигнализировали о «неполадках» в ее хозяйстве, ЦК предъявлял претензии министру культуры.
Первого июля 1972 года Андропов доложил в ЦК:
«Комитет госбезопасности располагает данными об идейно-ущербной направленности спектакля „Под кожей статуи Свободы“ по мотивам произведений Е. Евтушенко, готовящегося к постановке Ю. Любимовым в Московском театре драмы и комедии. Общественный просмотр спектакля состоялся 12 июня 1972 года.
По мнению ряда источников, в спектакле явно заметны двусмысленность в трактовке социальных проблем и смещение идейной направленности в сторону пропаганды „общечеловеческих ценностей“. Как отмечают представители театральной общественности, в спектакле проявляется стремление режиссера театра Любимова к тенденциозной разработке мотивов „власть и народ“, „власть и творческая личность“ в применении к советской действительности…»
Андропов хотел истребить всякое инакомыслие, тем более если оно высказывается публично. При Андропове начался расцвет политической полиции. Создание отдельного управления, как следовало ожидать, увеличило число дел против интеллигенции. Пятое управление не только следило за настроениями интеллигенции, окружив заметных людей своими информаторами, но и пыталось влиять на процессы в творческой среде. Чекисты, освобожденные от необходимости искать шпионов, которых на такой большой комитет все равно не хватало, рьяно взялись за интеллигенцию.
Серьезные трудности возникали у министра культуры с зарубежными гастролями.
В мае 1961 года труппа Академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова выехала на гастроли в Париж. В составе труппы был солист театра Рудольф Нуриев. Ему было всего двадцать четыре года, но он уже был известным всему миру танцовщиком.
КГБ докладывал в ЦК:
«23 июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуриев нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуриев не изменил своего поведения…»
Сотрудник КГБ, включенный в состав труппы, предложил досрочно откомандировать Рудольфа Нуриева домой. 16 июня труппа Кировского театра отправилась в аэропорт, чтобы лететь дальше — в Лондон. Нуриеву сказали, что его дома ждет больная мама. Нуриев решил, что больше его за границу не отпустят, и прямо в аэропорту попросил у французских властей политического убежища.
Убежище было предоставлено. Пятнадцать лет Рудольф Нуриев танцевал в Лондонском королевском балете, и его называли величайшим танцовщиком XX века. Его побег стал аргументом для аппаратчиков и чекистов, которые считали, что за границу ездить могут только они сами. Выдающемуся пианисту Святославу Теофиловичу Рихтеру не разрешали зарубежные гастроли. КГБ проинформировал ЦК:
«Отец Рихтера (по национальности немец) в 1941 году был расстрелян органами госбезопасности. Мать (русская), по имеющимся данным, переехала в Западную Германию, где проживает и в настоящее время. Сам С. Рихтер фактически является одиноким, детей не имеет, его брак с певицей Н. Дорлиак не зарегистрирован, окружение его не вызывает особого одобрения, ведет замкнутый образ жизни».
Решить вопрос мог только первый человек в стране.
«Фурцева, — вспоминал Хрущев, — докладывала мне, что наша госбезопасность возражает против гастролей Рихтера за границей. У него в Западной Германии живет мать, и неизвестно, вернется он или не вернется. Конечно, потеря такого крупного музыканта, как Рихтер, — ущерб для страны. Это ведь в музыкальном мире человек № 1. Что же делать? Я говорю: „Пусть едет“… Надо посоветовать ему: „Вы не видели мать столько лет, поезжайте, повидайтесь с ней“… Рихтер поехал в Западную Германию, встречался с матерью… И вернулся».
Министр была чуть ли не единственным человеком в руководстве страны, заинтересованным в культурном обмене с другими государствами, в том, чтобы советские мастера выезжали на гастроли за границу, а в Советский Союз приезжали иностранные певцы, музыканты, артисты, привозили выставки из лучших мировых музеев.
Девятнадцатого июля 1963 года Екатерина Алексеевна Фурцева дала интервью знаменитому американскому кинорежиссеру Стэнли Крамеру. Режиссер спросил ее, что можно сделать для улучшения отношений между двумя странами.
— Я думаю, вы хотите знать, что можно сделать по линии культуры. Я думаю, возможности здесь неограниченные, совершенно неограниченные. И без преувеличения можно сказать — это один из очень важных путей сближения наших народов. Главное решение проблемы зависит от доверия между народами, а искусство, литература, часто даже не требуя перевода, как раз выполняют эту роль. Мы думаем — и в области кино, в котором вы работаете. Ваши картины пользуются у нас очень большой популярностью. Это уже один из больших наших вкладов в улучшение взаимоотношений. И театр, и литература, и музыка, выставки живописи, личные контакты — все это должно содействовать сближению. Чем больше мы будем знать друг друга, доверять друг другу, тем ближе мы будем к нашей общей задаче укрепления мира и запрещения войны. Я думаю, что мы в этом сходимся с вами.
— Как вы понимаете слово «гуманизм»? — поинтересовался у министра Стэнли Крамер.
— Это очень широкое понятие, я постараюсь ответить в самых общих словах. Гуманизм — это прежде всего отношение к человеку, как я понимаю, забота о человеке, о его счастье. Чтобы труд не был таким тяжелым, чтобы он был приятным, чтобы в жизни, во всем было счастье, чтобы человек мог приобрести все культурное, все необходимое для себя. И чтобы в человеке развить все лучшее, талантливое, хорошее — вот я так понимаю, и так мы стараемся делать…
