Рано поутру были мы разбужены говором и песнями юкагирских женщин – они проводили ночь недалеко от нас за холмом и стерегли закол, устроенный для рыбной ловли на реке Елошбал. Новости, рассказанные ими, были для нас не радостны: по берегам Колымы и обоих Анюев свирепствовал голод. Оленья охота и рыбная ловля равно были неудачны, и все народонаселение здешней страны с трепетом ожидало ужасной наступавшей зимы.
В пяти верстах отсюда находились юрты встреченных нами юкагиров на левом берегу Елошбала. Там жило их пять семейств. Нас приняли радушно и отвели нам самый большой балаган. Якуты наши были в восторге, что наконец нашли людей, с терпеливым вниманием слушавших рассказы их об нашем путешествии, опасностях, каким мы подвергались, мужестве и решимости, оказанных при разных случаях всеми членами нашего общества. Проводники наши хвастали бессовестно и лгали ужасно. Присутствие наше нимало не стесняло якутов, а напротив, неоднократно призывали они нас в свидетели и, казалось, сами твердо верили справедливости своих рассказов.
Бережной объявил мне, что он намерен прожить здесь несколько недель, отдохнуть от трудного путешествия и дать лошадям время оправиться и собраться с силами на здешнем хорошем лугу. Окончив осмотр тундры, я решился посвятить оставшееся до наступления зимы время описанию Малого Анюя до Нижне-Колымска на протяжении пятисот верст. С этот целью велел я сколотить себе из осиновых бревен, связанных ивовыми прутьями, плот (Такие плоты строятся следующим образом: несколько длинных, довольно толстых шестов (легких дерев, главным образом осин и тополей) связываются тончайшими их концами, которые и составляют верхний конец плота, а толстые концы шестов располагаются от него, как радиусы круга, в некотором расстоянии один от другого; промежутки между ними наполняются другими мелкими шестами, и все перевязывается и переплетается ивовыми прутьями.
Таким образом устроенный плот имеет вид огромного клина и при своей остроконечной форме плавает хорошо и быстро.) и приделать для управления им два весла. К 6-му сентября плот мой был приготовлен, и я отправился на утлом судне моем далее. Лоцманом в порогах и отмелях Анюя отпустил со мной старый юкагир своего сына, мальчика лет пятнадцати, а взамен того позволил я отцу пользоваться на охоте моим ружьем, порохом и свинцом.
Проплыв пять верст, мы заметили на берегу дикого оленя. Мой проводник, хороший стрелок, убил его стрелой. Обрадованные столь неожиданным приращением съестных припасов, мы привязали добычу к плоту и поплыли далее. К вечеру достигли мы скалы Черевок, обрывом упирающейся в реку. Здесь в настоящее время года обыкновенно находится несколько юкагирских летовьев, но, к несчастью, мы никого не нашли, что было тем досаднее, что мы забыли взять с собой огниво и вынуждены были провести холодную ночь без огня, довольствуясь вместо теплой пищи ножными жилами и мозгом убитого оленя, которые едят сырыми, почитая величайшим лакомством.
До восхода солнца мы уже отправились в путь. Трудно представить себе путешествие тяжелее нашего. Неуклюжий плот не слушался весел и беспрестанно задевал за камни и отмели, и то вертелся среди реки, то шел кормой вперед. Силы наши были недостаточны управлять столь неповоротливым судном. При спусках с высоких порогов плот наш погружался передним концом в волны, и вода покрывала нас, так что мы были насквозь промочены. В таком положении, беспрестанно цепляясь за мокрые бревна, чтобы не упасть в реку, провели мы день и к вечеру причалили в устье Лабунгены, впадающей с севера в Анюй. Ночь провели мы опять без огня.
В полдень 8-го сентября увидели мы на берегу дым и поспешили туда, надеясь найти там людей, но напрасно. Взамен того нашли мы тлеющий костер, разложенный, вероятно, во время ночи охотниками или рыбаками. Тотчас воспользовались мы счастливой находкой, развели большой огонь и сварили себе славную похлебку из оленины. Подкрепившись и высушив по возможности наши платья, поехали мы далее, но, зная из опыта, как неприятно проводить холодные ночи без огня, устроили на плоту род очага и в нем целый день поддерживали небольшой огонек, что было возможно, потому что отсюда пороги прекращаются и Анюй принимает спокойное, хотя и быстрое течение. Впрочем, предосторожность наша оказалась лишнею.
К ночи достигли мы подошвы горы Обром, где находились летовья нескольких юкагирских семейств. К несчастью, они могли нам предложить только шалаш из ветвей и огонь, и ничего более, потому что сами терпели голод и уже два дня ничего не ели. Угостив наших хозяев олениной, мы провели здесь ночь весьма спокойно в сравнении с предыдущими. На другой день отправились мы далее, но за сильным ветром и противным волнением достигли только до залива Мунголь. Сентября 11-го мы ночевали в Плотбище, а 12-го – в Малом Ветренном. Всю эту страну посещал уже я с доктором Кибером в прошлом году. Тогда жил здесь довольный и, по своим понятиям, счастливый народ, но теперь все было мертво и пусто. В покинутых хижинах гнездились птицы, голодные волки рыскали кругом. Печальная картина Севера! Немногие не истребленные еще голодом жители рассеялись по тундре, отыскивая себе пропитание.
В Малом Ветренном нашли мы несколько юкагиров, едва похожих на людей. Они принадлежали к богатому некогда семейству Коркина, который в прошлом году так гостеприимно угощал нас. И ныне, несмотря на совершенную нищету свою, он предложил нам все что мог – немного рыбы. Боясь оскорбить старика, мы должны были хоть отведать его пищи. Несчастные жители принимались за пищу только однажды в 48 часов! Некогда здоровый, сильный народ, теперь едва таскался и был более похож на мертвецов, нежели на людей.
Наш плот от долгого плавания весьма пострадал и не мог противостоять большим льдинам, которые неслись по реке. Добродушный Коркин, видя мое затруднение, предложил мне свой карбас, на котором и отправился я далее. Ветер был попутный; мы поставили парус, и в короткое время достигли Молоткова, где несколько юкагирских семейств рыбной ловлей снискивали себе скудное пропитание.
Несмотря на быстрое течение, Анюй дал уже большие забереги и местами покрылся тонким льдом; он ломался, однако, от напора нашего карбаса. Зимние морозы приближались. Первое обитаемое местечко, Байково, лежит отсюда в ста верстах. Опасаясь замерзнуть на реке прежде, нежели достигнем его, я решился на всякий случай нанять в Молоткове семь собак с нартой и взять их с собой на лодку.
С рассветом 15-го сентября мы выехали из Молоткова и местами с трудом и опасностью пробивались сквозь лед. Несмотря на то проехали мы 50 верст и к ночи достигли Русского острова, покрытого густым, высокоствольным лиственничным лесом. Недалеко от него две большие льдины затерли нашу лодку, и с трудом, промокши насквозь, выбрались мы на берег, вытащив с собой собак, нарту и наши вещи. Здесь предстояло нам прожить несколько дней, а потому тотчас устроили мы себе шалаш из шестов и ветвей, покрыли его сверху мхом, снегом и облили водой, так что составили себе довольно прочное и теплое жилище. Привязав собак вокруг шалаша и обезопасив тем себя от внезапного нападения медведей, мы развели огонь, сварили ужин и провели ночь весьма хорошо.
