Дупак чувствует — уберут Якова, загремит и он. Яков его протянет. Эфросу вообще Дупак поперек горла, особенно после истории с васильевским заявлением, идеей возвращения старых спектаклей, партбюро, что собрали без него и пр.
Как доиграть сезон?! В общем-то надо выдержать 15-ого дорогого моему сердцу Альцеста Мольеровича. А там до 20-го не будет у меня спектаклей, надеюсь 17-ого поставят в «Дно» мальчика. За пять дней отдохну, если не порвусь на «Мизантропе» послезавтра.
Напьюсь антибиотиков сегодня, молока, снотворного, всякой гадости. Она спасала меня не раз.
16 июля 1986
Среда, мой день.
Электричка.
Эфрос просил меня не уходить в характерность, в выпендреж… и пр., в желание сыграть Альцеста от себя больше. И после первого акта похвалил. Но в конце принимали хуже чем 10-ого, и второй выход на аплодисменты мы уже как бы выпросили. Бортник не зашел. «Нет, вы меня не убедили», — скажет он и пр. Время раннее, я качусь к Назарову, в спальне по-прежнему перегар коромыслом. Против сел парень, неужели будет разговаривать…
17 июля 1986
Четверг, мое число.
Вчера конфликт с героиней. У нее ведь есть еще время поправить положение, затушевать пробелы в своей профессии, почему такая агрессивность и характеру хватает только на противоречия и споры, лишь бы все поливать и отрицать, никакой интонации, характерной черты роли, разве можно что-нибудь сделать, находясь в постоянной конфронтации и пр. Ни ума у девки, ни таланта
18 июля 1986
Пятница.
Вот дожили и до того, что Губенко стал чиновником и поминает, почему не обратиться к Зимянину, ему не показать и пр.
Бортник забрел ко мне, идя к Л. Н. «Поздравляю еще раз с премьерой…»
«Огонек» в лице Иванова Д. К. высказал, что собственно театр они не увидели. Увидели литературный театр, может быть, даже телевизионный… Артисты говорят текст, звучит он совершенно, по-видимому, Донской это сделал недавно и сделал талантливо, но театр ничего своего не добавил.
«Это так кажется… в отсутствии театра и есть театр… в хорошем смысле, лучший, высокий театр, который целиком зависит от актера», — возражение Эфроса.
19 июля 1986
Суббота.
Капралов сказал, что Золотухин подписал письмо о выдвижении театра на Гос. премию, мы не можем одну фамилию… поэтому ваш материал мы будем рассматривать позже… Я позвоню в театр и завтра пойду на «Мизантроп»…
21 июля 1986
Понедельник.
Господи! Благодарю тебя, да святится имя Твое… Отчего мне не спится — от счастья, от радости, от праздника в душе… Фанфары в голове и веселое настроение.
Хорошо, говорят, прошел спектакль, хотя после первого акта у меня было ужасное настроение, чувство провала, я убежал в гримерную и закрылся, чтоб никого не видеть. Во втором акте я почувствовал силу и уверенность, правота интонаций и поведения вернулись ко мне. Публика была действительно замечательная, вся критическая мысль Москвы. Крымова не зашла в гримерную, увидав Филатова и Шацкую, но сказала, что из трех виденных со мной спектаклей это был наиболее гармоничный, «ты играешь все лучше и лучше». А Муза Вас. воскликнула в машине совсем как курсистка: — Мне понравилось все! — с таким искренним жаром, что мне хотелось бросить руль и кинуться ей на шею.
Кондакова Н. говорит, что ей тоже понравилось… И теперь я понимаю Тамару, когда она говорит, — ему ни до кого и ни до чего нет дела, у него в голове один Мольер, вся квартира увешана текстами «Мизантропа».
Через час приедут парни. Надо делать зарядку и завтракать.
— Ну, теперь Золотухин первый артист на Таганке…
— О! А раньше…
— Ну, раньше говорили — Высоцкий…
6 августа 1986
Среда, мой день.
Оля Ширяева прислала выписки из моих дневников о В. С. В. Без слез всего этого читать невозможно. Да, там больше о себе, чем о нем, то есть все то же пресловутое — я и Высоцкий, я и Шекспир, я и эпоха и пр. Но повторяю, Высоцкий принадлежит вечности, и если этой вечности после Чернобыля и атомной перетряски суждено быть, то она разберется и отсеет.
3 сентября 1986
Среда. Мой день.
Концерт прошел потрясающе. Штоколов — это явление выдающееся. Репертуар он сделал для эстрады убойный, а голос красивейший, мы отвыкли от таких голосов в «личном жанре», да он еще научился обращаться с микрофоном, а эта его стать — огромный мужик в белоснежной манишке-жабо, во фрачной паре… и при всем этом улыбка и обаяние ребенка. И совершенно справедливо, что он идет в афише огромными буквами, а все остальные — едва заметными. Меня он похвалил за голос. — У Вас есть многое… такой носовой резонатор и мощный раздув наверх, и музыкальность… У меня вот не хватает… — И я понял, о чем он говорит — не хватает звука, верхних басовых, трубных звуков, грудного резонатора или носового, черт его знает… — мощей, тех, что требуются для его «веса». Но это все окупается другими достоинствами.
4 сентября 1986
Четверг.
Как-то стыдно-счастливо смотреть на молодых, красивых, загорелых и представлять их в объятиях ночных и любовном занятии, но еще больше одолевает щемящая боль-радость, когда ты видишь двух старых людей, заплывающих вместе до волнореза… И вот он первый одолевает барьер, подъем на скользкий мшистый волнорез, несколько раз перед тем его отталкивало очередной небольшой волной, но вот он-таки влез на волнорез, одной рукой крепко ухватился за впаянный железный поручень, другую руку, такую верную, как поручень, он тянет своей спутнице и помогает ей взобраться на волнорез. И вот они стоят вместе и смотрят в открытое море. Я не понимаю языка, но, кажется, они обсуждают проблему: доплывут ли они до буя и обратно вместе… И я плачу счастливыми слезами за них и думаю, доплывем ли мы вместе с Тамарой до своего волнореза, не отстанет ли кто-нибудь раньше времени, чтоб не стоять одному на таком (своем) волнорезе. И теперь я плачу за нас. Дожить бы… Сережа сегодня получил пятерку, только не помнит, по какому предмету. — Папа, у нас мама болеет. — Да знаю я, сынок, что у нас мама болеет, да что же делать теперь… — У Тамарки температура под 40°.
7 сентября 1986
Воскресенье.
Как же это вот люди работают, работают… днями и ночами пишут, пишут. А у меня — погашены мои заводы — и пр.
Отыграл, слава Богу. И очень шибко доволен собой, особенно последней картиной. На выход в «юбке» были аплодисменты. Был в ТЮЗе на «Недоросле» — ушел. Слушал Безродного, некоторые рассказы-воспоминания о В. Высоцком. Если все подробно записать, подумать, проверить — можно было бы что-то и сочинить, но мало что он помнит, что было бы всеобщим достоянием.
