Люди, которых я не знаю, говорят обо мне, интересуются мною, судят меня. Какое счастье!!! Просто не верится этому, хотя перед этим я так желала и ждала этого.
Я хорошо сделала, подождав давать разрешение на снятие фотографии с моей картины. У меня просили этого письменно, не знаю кто, еще третьего дня. Мне приятнее позволить это Боду, тому, кого Бастьен зовет Шарло и кому он пишет письма по восемь страниц.
Сошла в гостиную мамы принять поздравления от всех этих дураков, которые думают, что я занимаюсь живописью, как принято в свете, и которые расточают те же комплименты Алисе и другим дурочкам.
Так-то!
Мне кажется, мой успех всех живее чувствует Розалия. Она с ума сходит от радости, говорит со мною, как старая кормилица, и рассказывает подробности направо и налево. Для нее произошло важное событие.
Понедельник, 5 мая. Умереть. Это слово легко сказать, написать, но думать, верить, что скоро умрешь! А разве я верю этому? Нет, но я боюсь этого.
Не к чему скрывать: у меня чахотка. Правое легкое сильно поражено, и левое портится понемногу уже в продолжение целого года. Обе стороны задеты. При другом телосложении я была бы почти худа. Конечно, я полнее, чем большинство молодых девушек, но я не то, что была прежде. Одним словом, я заражена безвозвратно. Но, несчастное создание, заботься же о себе! Да, я забочусь и притом основательно. Я прижгла себе грудь с обеих сторон и мне нельзя будет декольтироваться в продолжении четырех месяцев. И мне придется время от времени повторять эти прижигания, чтобы быть в состоянии спать. О выздоровлении не может быть и речи. Все написанное имеет вид преувеличения, – но нет, это только правда. Да и кроме мушек, есть столько разных разностей! Я все исполняю. Тресковый жир, мышьяк, козье молоко. Мне купили козу.
Я могу протянуть, но все-таки я погибший человек. Я слишком много волновалась и мучилась. Я умираю из-за этого – логично, но ужасно. В жизни так много интересного! Одно чтение чего стоит! Мне принесли всего Золя, всего Ренана, несколько томов Тэна; мне больше нравится Революция Тэна, чем Мишле: Мишле туманен и буржуазен, несмотря на его поклонение высокому.
А живопись! Вот когда хотелось бы верить в доброго Бога, который является и все устраивает.
Вторник, 6 мая. Литература заставляет меня терять голову. Я читаю Золя подряд. Это гигант.
Среда, 7 мая. Получила от Дюссельдорфа просьбу отгравировать и напечатать мою картину, а также и другие картины, если я найду это удобным. Забавно.
Со времени открытая Салона не было ни одного журнала, который бы не говорил о моей картине; да, но все-таки это еще не то! Сегодня утром Etincelle пишет статейку Светские женщины-живописцы.
Это чудесно! Я следую тотчас же за Кларой, и обо мне столько же строк, как и о ней! Я Грёз, я блондинка с решительным лбом, у меня глубокие глаза! Я очень элегантна, у меня талант и я хороший реалист, вроде Бастьен-Лепажа. Так! Это еще не все – у меня притягательная улыбка и грация ребенка!!! И я не в восторге? Ну, так знайте же: нисколько!
Пятница, 9 мая. Я читаю и обожаю Золя. Его критические статьи и этюды превосходны: я влюблена в них до безумия. Можно все сделать, чтобы понравиться такому человеку! И вы считаете Меня способной к любви, как всех других. О, Господи!
Бастьен-Лепажа я любила, как люблю Золя, которого я никогда не видела, которому 44 года, у которого есть жена и брюшко. Спрашиваю вас, неужели не смешны до безобразия эти светские люди, за которых выходят замуж? О чем бы я стала говорить с подобным господином в течение целого дня?
Эмиль Бастьен обедал у нас и сказал, что в четверг придет ко мне с довольно известным любителем г. Г.
У него есть картины Делакруа, Коро, Бастьен-Лепажа; он умеет распознавать будущих великих художников.
Этот Г. следил за мною с прошлого года, заметив мою пастель и мою теперешнюю картину…
Словом, они придут в четверг. Он хочет купить у меня что-нибудь.
Понедельник, 12 мая. После холодов наступили вдруг жаркие дни: уже три дня 28, 29 градусов.
Жара изводит меня. Я кончаю этюд девочки в саду, в надежде на визит любителя.
По всем признакам, у Бастьен-Лепажа рак в желудке. Так он, значит, погиб? Может быть, это еще ошибка. Бедняга не может спать. А его дворник, вероятно, пользуется отличным здоровьем. Это нелепо!
Четверг, 18 мая. В 10 часов утра явился Эмиль Бастьен вместе с г. Г.
Мне это кажется невероятным. Я художник, и у меня есть талант. И это серьезно. И вот человек, как г. Г., приходит ко мне, интересуется моими работами; возможно ли это?
Суббота 17 мая. Я вернулась из Булонского леса и застала Багницкого, который сказал мне, что у художника Боголюбова говорили о Салоне; и что кто-то сказал, что моя картина похожа на картины Бастьен-Лепажа.
В общем, мне лестны все эти толки о моей картине. Мне завидуют, обо мне сплетничают, я что-то из себя представляю. Позвольте же мне порисоваться немножко, если мне этого хочется.
Но нет, говорю вам: разве это не ужасно, разве можно не огорчаться? Шесть лет, шесть лучших лет моей жизни я работаю, как каторжник; не вижу никого, ничем не пользуюсь в жизни! Через шесть лет я создаю хорошую вещь и еще смеют говорить, что мне помогали! Награда за такие труды обращается в ужасную клевету!!!
Я говорю это, сидя на медвежьей шкуре, опустив руки, говорю искренно и в то же время рисуюсь. Мама понимает меня буквально, и от этого я прихожу в отчаяние.
Вот вам мама. Предположите, что почетную медаль дали Р… Конечно, я кричу, что это недостойно, позорно, я возмущена, я в ярости и т. д. Мама: «Да нет же, нет, не волнуйся так. Господи, да она не получила награды! Это неправда! А если ей ее и дали, то только нарочно: все знают, что ты придешь в бешенство. Это сделано нарочно, а ты даешь провести себя, как дурочка! Полно же!»
Это не преувеличено, это только преждевременно: дайте только Р. получить почетную медаль, и вы увидите, что она скажет все это.
Другой пример. Жалкий роман К., который теперь в моде, выдерживает несколько изданий. Разумеется, я негодую: так вот пища большинства, вот что любит толпа! О tempora! О mores! Я готова побиться об заклад, что мама начнет ту же тираду, как в предыдущем случае! Это случалось уже не раз. Она боится, что я сломаюсь, что я умру от малейшего толчка, и в своей наивности хочет предохранить меня такими средствами, от которых у меня может сделаться горячка.
Приходит X., Y. или Z; и говорит: «Знаете, бал у Ларошфуко быль великолепен».
Я делаюсь мрачной.
Мама это видит и через пять минут рассказывает при мне что-нибудь, что должно разочаровать меня относительно этого бала; еще хорошо, если она не начнет уверять меня, что бала совсем не было.
Постоянно ребяческие выдумки и уловки, а я бешусь, что могут считать меня такой легковерной.
