Подводя этому итог на языке мифа, мы можем сказать, что это тайна беззакония наделила нацизм своим феноменом силы. Именно эта тайна составляет сущность порядка Левиафана. Левиафан остается deus mortalis, смертным божеством. Он поддерживает свой порядок, лишая человека его сущности, назовем ли мы ее бессмертной основой или же душой, или личностью, или чем-то еще на наше усмотрение.
Я вижу, как поднимается поток безысходности и отчаяния, в бессилии доброй воли я вижу противоположность безграничному старому либерализму. Нет, конечно же, разум не побежден. Но является ли это поводом для разумных людей, чтобы тотчас же обратиться в нигилистов? Мы никогда не преодолеем нигилизм. Возможно, он просто — новое воплощение зла. Во всяком случае, мы вынуждены проронить: "это — организатор всего мира". Его форма — Левиафан, форма правящего нигилизма.
Всемирный закон нигилизма
В прошлом Гитлер говорил о своем "коперниковском" достижении. Он наделил Вселенную новым центром. Что же это за неподвижный центр и что находится в движении, покоится? Что это за "коперниковское" достижение? Может быть, это — власть вместо свободы, раса вместо равенства? Только ограниченный человек или слепец станет отрицать, что в планах и концепциях Гитлера есть что-то грандиозное. Если бы кругозор Гитлера не был свободен от узости европейских концепций, вряд ли такое огромное количество интеллигенции попало бы под его влияние. Несмотря на все, в предпринятых Гитлером мерах в определенной степени наблюдается почти что игнорирование всех предусмотренных заранее идей. Свобода Гитлера от сдерживаний и от признания общепринятых понятий и суждений поставила его в положение человека способного рассматривать пограничные явления нашей жизни более непредвзято, чем способны на это те из нас, кого принято называть образованными людьми. Есть доля правды в утверждении, что Гитлер имеет дар видения сквозь псевдовеликое и способность довести его до своих истинных пропорций. Подобным образом он понял подлинную картину новой реальности еще до того, как многие из нас были готовы к этому.
Если дар видеть суть вещей и сводить сложное к его простой сущности является признаком несомненного величия, то Гитлеру нельзя отказать в этом величии. Нельзя отрицать и другое качество Гитлера, которое также считается признаком политической значимости. Это — способность вдохновить других одаренных людей своей интуицией и склонить их работать на свои цели. Очевидно, от этого человека исходит поток силы и вдохновения. И даже такой проницательный скептик, как господин Шахт, президент Рейхсбанка, не раз заявлял, что после встреч с Гитлером, он уходил нервным и возбужденным. Это не просто фразеология нового византийства. О подобном воздействии мне говорили многие. Сам я этого никогда не испытывал, но и не могу отмахиваться от впечатлений других. Такое воздействие оказывает широкий кругозор Гитлера. Гитлер для всех нас расширил пределы нашего представления о мире и показал нам "все царства мира и их величие".
Я умышленно ссылаюсь на библейский текст. Именно демонические возможности этого человека, его дар видеть проблемы в новом свете, а горизонты в ином измерении сформировали его. Мы сумеем преодолеть этот демонический дар, обладающий силой соблазна и убеждения, только если беспристрастно исследуем эту силу и решим, что же делает ее столь труднопреодолимой.
Существует веская причина опасаться, что Гитлер в ходе политической борьбы сможет вскоре поставить демократов в трудное положение. Они могут оказаться втянутыми в открытую пропаганду устаревших идей, противоречащих здравому смыслу и прогрессу. Например, пропаганду той старой Европы, возвращения которой уже никто не хочет. Никто больше не желает той Европы, какой она была между двумя войнами и до революции, когда континент поделили национальные границы, когда разгорелась национальная борьба, когда мы столкнулись с экономическим протекционизмом и всевозможными "препятствиями на пути". Никто не хочет устаревшей внутренней политики, исключая, быть может, небольшую по численности элиту. Для масс, которых мало заботят принципы и политические дебаты, она утратила всю свою привлекательность. Никто не желает старого общественного порядка, где, с одной стороны, проповедуется война, уже не имеющая важного значения для рабочих, а с другой стороны, осуществляется защита социальных и экономических привилегий, которые уже не находят своего оправдания. И никто не хочет старой экономической системы, давно лишенной своих существенных черт, но все еще усердно защищающей собственные границы, внутри которых находятся ортодоксальная валютная система, устаревшая организация торговли, отмирающая финансовая политика и так далее.
Что случится, если Гитлер станет управлять Европой с помощью умеренной и сдержанной власти вместо деспотического правления? Если в конце концов он станет более терпимым и определит для своего мира такие условия, которые обеспечат членов федерации или Европейской лиги разумно установленными свободами и выгодами, таящимися в столь огромной экономической и административной единице? Если впоследствии под нацистским руководством европейский континент приобретет форму, к которой в своем историческом развитии он давно прокладывал себе дорогу — форму экономического и политического единства, при которой не будет растрачиваться энергия на преодоление трудностей и ограничений, постоянно возникавших? Может быть, это будет союз, в котором многочисленные национальные и расовые различия между жителями сохранятся, по достоинству оценятся и разовьются дальше, везде, где бы они не нуждались в территориальном самоуправлении и в сохранении национальной культуры, обычаев и самобытности?
Что случится, если благодаря Гитлеру появится нечто типа восхваляемых Соединенных Штатов Америки? Не в механическом, рационалистическом и схематичном виде, который отстаивают все паневропейцы, а в форме, характерной для Европы, индивидуально приспособленной к действительности, традициям и историческому опыту? Такой порядок, детально разработанный для каждого случая, будет отличаться в Голландии или Норвегии, от Швейцарии или Польши и т.д. Это не порядок, оформленный по последнему образцу, и не рационализированная схема, восхищавшая радикальных плановиков. Если в Европе возникнет союз, сумеющий сберечь все богатство исторического развития рас и сообществ с различным культурным уровнем, то что произойдет дальше?
Что тогда скажут демократы, в частности, в Британии, сохранившей западную цивилизацию в ее чистой форме, заявят ли они о своей готовности сражаться за реставрацию старой Европы и всех национальных демократий с их протекционизмом и амбициями за счет своих собственных меньшинств, не оформленных в национальные государства? Будут ли они вести борьбу за установление новых окончательных границ, которые на этот раз будут справедливыми, несмотря на то, что в Центральной и Восточной Европе такие границы совершенно невозможны? Или же за Лигу Наций, которая и в будущем будет бессильна, или за разоружение, которое будут продолжать саботировать, или за коллективную безопасность, которая так и останется призраком? Или же они выступят "Il faut en finir"[44] за всеобщую месть, за окончательное искоренение пангерманского великопрусского милитаризма, фактически прекратившего свое существование после объединения с куда более опасной агрессивностью нового якобинизма?
