В сцене «Кровавое столкновение», в момент, когда солдаты приближаются к демонстрации, Сталин призывает рабочих к стойкости и порядку, но его призывы перемежаются с песней солдат:
Рота поет: «Шел я речкой, камышом,
Видел милку нагишом!»
Сталин. Товарищи! Нельзя бежать! Стойте тесно, стеной!
Рота поет: «Шел я с милкою в лесу,
Милку дернул за косу!..»
Сталин. Иначе солдаты навалятся, озвереют! Прикладами покалечат! Пропадет народ!
29 сентября.…Поэтому прямо — к Мишиной тяжелой болезни… — В Ленинграде Елена Сергеевна вела дневниковые записи эпизодически. Несчастье случилось сразу же по приезде в город.
«11 сентября. Астория… Чудесный номер, радостная телеграмма Якову… Гулять. Не различал надписей на вывесках, все раздражало, — домой. Поиски окулиста». Далее следовали очень короткие записи: «12 сентября. Остался в номере, я в книжную лавку. Вечером у Андынского. Настойчивое уговаривание уехать. Разговоры с портье о билетах. Молния Якову. Ночной разговор из Москвы от Леонтьевых… Страшная ночь… 13 сентября. Портье принес билеты, а за обедом сказал, что из поездов пойдет один только бесплацкартный. Миша — еду! Я не согласилась. Совет портье идти к начальнику станции. 14 сентября. …Спешные сборы. Поезд в 5.18. На вокзале Файер. В поезде Чабукиани. 15 сентября. Приезд в Москву. Яков — машину. Звонки: Яков, Дмитриев, Конский, Оля, дамы, Борис, Сергей. В постель Мишу. Вечером Арендт, Борис. Советы Арендта — к Рапопорту. 17 сентября. Воскресенье. Рапопорт направил к Вовси. Центральная мозговая система в порядке. 18 сентября. Днем Ермолинский, Дмитриев. Вечером Калужские. 19 сентября. К Мише — Захаров… 20 сентября. Давление — 205. Вовси. Диагноз (он и Захаров). 21 сентября. Пиявки. 23 сентября. Страхов — подтвердил диагноз. 24 сентября. Захаров — пустил кровь из вены. Некоторое облегчение. 25 сентября. Яков Л. — разговор о завещании. Об усыновлении Сергея. 26 сентября. Углубленный в себя взгляд, мысли о смерти, о романе… 27 сентября. Жаловался на глаза, на голову. Исследование крови. Звонок мой Захарову. Его слова (нет, безнадежным я его не считаю, но положение очень тяжелое). Попросила Женю ночевать у меня».
15 января.Миша, сколько хватает сил, правит роман, я переписываю. — Е. С. под диктовку писателя делает поправки и дополнения по машинописному тексту и в двух отдельных тетрадях. Одна из них, так называемая «вторая тетрадь», утрачена, местонахождение ее неизвестно. Есть основания считать, что Е. С. записала в ней подробный план доработки романа.
17 января.Намазала Марфуше лицо кремом — отправила ее… — Новая домработница Булгаковых — Марфуша — активно помогала Е. С. в труднейшие для нее дни. В архиве сохранилась записка неизвестного автора, адресованная Марфуше: «Милая Марфуша! Прилагаю просфиру за болящего Михаила. За обедней молилась, молебен был, свечку ставила, дала на хор, там поют слепые. Завтра будут молиться за ранней обедней. Дала нищим, чтобы молились за болящего Михаила и сама горячо за него молилась».
Письма на тот свет.
Где-то в середине 60-х гг. у меня с Еленой Сергеевной был разговор. Собственно, деловой разговор. Так сказать, литературоведческий. Я спросила что-то о «Белой гвардии» — что-то мне было неясно с окончанием романа или с незавершенностью его публикации в 20-е гг. …Елена Сергеевна — она лежала в постели, было очередное обострение болезни сердца — обратила лицо к стене, подумала немного и сказала: «Вы знаете, я давно хочу спросить об этом у Миши, когда он мне снится, но почему-то все забываю…»
Он снился ей, и в эти сны она уходила, как на свидания… После ее смерти я узнала, что эти сны она записывала. Некоторые записи в архиве сохранились.
Заглавие «Письма на тот свет» принадлежит ей. Так озаглавлена запись 17 февраля 1943 г. Эта и несколько следующих записей сделаны в Ташкенте, на одинаковых листках очень плохой бумаги. На листке «Сны про него» в правом верхнем уголке много позже проставлена слабая карандашная помета с недописанными буквами: «Ташкент, 42 г.». Дата в одной из записей: «в ночь на 13-е марта (13-го я ехала в Ленинград)», — вероятно, относится к марту 1941 г.
Кроме приведенных, сохранилась запись, требующая небольшой реконструкции. По-видимому, едва проснувшись, Е. С. на первом попавшемся листке (это была оборотная сторона листка календаря от 7 января 1955 г.) записала то, что еще звучало в ней, его слова: «Дорогая Люсенька, очень соскучился по тебе. Возобновил Турбиных. Некоторые сцены очень хороши. Надо бы эту обветшавшую пьесу заменить новой».
И потом другие, менее внятные и тоже его слова: «Значит, сын? Иван Николаевич? Иван Иванович? Вернее всего — Ив. Мих., т. к. это конечно М. М. Я». Сбоку приписка: «Просн<улась> в слезах».
И уж потом, перевернув листок, пояснила сама себе: «Видела утром сон, что Миша в Риге и прислал мне открытку (начало на об.). Плакала от счастья. Потом выяснила, что внутри приписано (втор. отрыв.) — очень горько стало, недоразумение — Миша узнал о мал<ом> Серг<ее> и думает, это сын».
Январский листок оказался случайным, она зачеркнула число и месяц и тем же карандашом надписала подлинную дату: «Июнь, 29-е, среда». А «малый Сергей» — С. С. Шиловский, ее внук.
Е. С. вела дневниковые записи и после смерти Булгакова. Сохранились четыре тетради (одна из них — записи 1968 г. — неполностью), груда разрозненных листков, записи на листках календаря.
Тетрадь 1956 г. начата 1 января. Накануне Е. С. приехала в Ленинград, ее старший, Женя, встретил ее и отвез в «Европейскую», в заранее заказанный прекрасный номер, потом она вместе с ним и его женой встречала Новый год, потом они бывали у нее и она бывала у них, и иногда ездила куда-нибудь одна — по делам или просто в театр — и с Евгением («Ездили с Женей в Александро-Невскую Лавру, побывали на могилах Достоевского, Данзаса, Дельвига — это то, что взволновало меня. Потом — в домике, бывшей церкви, где Суворов похоронен. Плиты эти — под ногами. На стенах — надгробия. Неповторимые надписи. Былая роскошь. Мысли о сравнении с нынешней кургузостью во всем. Запах церкви, даже скорей запах кельи, монастырский — не выветрившийся до сих пор. Удивительно»).
