Еще более странным оказалось поведение некоторых евреев, не уехавших из Киева по «принципиальным» соображениям (особенно тех, кто получил немецкое образование). Да, они не верили сталинской пропаганде. Но радиоприемники-то у них были (по крайней мере, до первых дней войны). Они знали в совершенстве немецкий, могли услышать и понять, что это другие немцы – не те, которые были до и во время Первой мировой войны. Тем не менее, один из них был в составе тех, кто в Киеве преподносил немцам «хліб-сіль» на прекрасном берлинском диалекте. Он был «полезный еврей» – лечил зубы высшим офицерам вермахта (а до этого членам ЦК и высшим чинам НКВД). Немцы, лечившие у него зубы, предупредили, что ему грозит опасность. Но он предупреждению не внял. Доносы соседей (квартира с роялем на улице Коминтерна – Безаковская 19) скрыть не удалось. От Бабьего Яра он не ушел. Как и 51 тысяча[53] евреев из тех, кто не смог или не захотел бежать из Киева. Погибли в Бабьем Яру и более двадцати его близких родственников, которые, может быть, на него, как на информированного человека, ориентировались.
Акция в Бабьем Яру обозначается в немецком перечне преступлений как погром. Сверху акцию «не заказывали». Да, немцы были в ярости после радиоуправляемого взрыва Крещатика и прилегающих улиц. Говорят, взрывы произошли после того, как один из «штирлицей» доложил в Центр о планируемом параде немецких войск в Киеве, который будет принимать Гитлер. И дежурный «юстас»[54] в Москве отдал приказ привести в действие сверхсекретное оружие – радиоуправляемые мины. Под обломками зданий и в пожарах погибло намного больше киевлян, чем немцев. Немцы должны были как-то реагировать (да и рапортовать командованию, что меры приняты).
Тут и подоспело предложение украинских националистов – отомстить. И понятно кому – евреям. Они брали всю организацию на себя. От немцев требовалось только разрешить, а затем контролировать акцию. В немецком плане действий предусматривалось выполнение основной работы чужими руками. Немцев было гораздо меньше, чем западных украинцев из бывших бандеровских батальонов «Нахтигаль» и «Роланд» и оуновского куреня Мельника «Буковина». (Их незадолго до акции преобразовали в полицейские шутц-батальоны и на этом основании иногда отрицается их участие в расстрелах). Еще больше нашлось добровольных и полудобровольных помощников – совсем не бескорыстных энтузиастов. Приказ «Всем жидам города Киева…», который принуждал всех евреев под страхом смертной казни явиться на сборный пункт, был написан на языке, характерном для Западной Украины. Уже первое слово «жиды», обычное до сих пор обозначение евреев в странах Восточной и Центральной Европы (не носящее там оскорбительного характера), на Украине не употреблялось. Вспомним, что последняя перед войной украинизация достигла-таки своей цели – в селах и таких городах, как Харьков, Днепропетровск, люди и писали и говорили на украинском. Еврейский мальчик Халатников, будущий академик, получивший аттестат с «вiдзнакою», говорил по-русски с украинским акцентом и писал на русском с украинизмами. Украинский язык он знал лучше, чем русский.
Эстафету по уменьшению еврейского населения в Киеве после войны подхватило «интернациональное» советское руководство Киева и Украины. Всем министерствам и ведомствам была поставлена задача по возможности не допускать евреев в Киев после войны. С этим столкнулась тетя Рая, когда она приехала из эвакуации с Ренкой в 1944 году по вызову Наркомпроса, в котором она раньше работала. Оказалось, что работы для нее там нет. Значит, нет и прописки – ей не отдавали комнату в квартире, где она была ответственной съемщицей. Приютили ее «украинские пісьменники», с которыми она свела знакомство еще в Уфе. После устройства на работу тетя Рая смогла вернуть комнату в квартире деда.
Саша Айзенберг, занимавший ведущую должность в Наркомфине, разрешения на приезд в Киев не получил. Не желая оставаться в Омске, он согласился на работу (и прописку) в Москве, хотя и не такую престижную, как в Киеве.
Многим ученым было также отказано в возвращении в Киев. Для них запреты были даже строже, чем для других. Дело в том, что до войны евреи составляли около половины научных сотрудников в украинской Академии Наук, а украинцы около 15 процентов. И соглашение с усилившимися «умеренными» националистами было достигнуто – русских не трогать, евреев не пускать. И усиливать Академию русскими профессорами с украинскими фамилиями. Иначе нечего противопоставить бандеровцам. И заодно потрафить Политбюро и Сталину, которые уже с конца 1942 года начали проводить политику смещения евреев с руководящих постов. (В 1939 году немцы верили, что Сталин, подписывая пакт Риббентропа-Молотова, дал согласие на введение Нюрнбергских расовых законов де-факто, не объявляя этого официально). Похоже, что очередь до введения этих законов де-факто дошла в 1949 году, когда отделы кадров начали собирать данные о евреях и нееврейских членах их семей. Сбором таких сведений некоторое время занималась, по недосмотру начальства, и Анна Михайловна Айзенберг, которая мне сама об этом рассказывала (уже из Америки). Тогда она успела предупредить маму. Мама ей не то, чтобы не поверила, но просто не знала, что можно предпринять. Разводиться с папой она не хотела.
Списки нужны были для депортации евреев в Сибирь и Биробиджан. Планировалась она в два этапа – сначала евреи, а потом половинки. Женам и мужьям не-евреям давалась возможность развестись. Сталин был такой же «демократ» как и Гитлер – никакие галахические признаки не принимались во внимание, наоборот, евреи по отцу имели приоритет на депортацию. На любые законы, тем более Нюрнбергские[55], Сталину было наплевать. Депортация кавказских народов осуществлялась по постановлениям ГКО[56] (Государственного Комитета Обороны), принятым постфактум.
Конечно в Москве, в кругах приближенных к власти, знали больше. Либединская-Толстая[57] вспоминает, что Маргарита Алигер[58] (имевшая дочь от А.Фадеева), прибежала к ним в конце 1952 года в ужасе с вопросом: «Что будем делать?». Наивная Либединская спокойно отреагировала: «Ну что, главное, чтобы отправили всех вместе, а там будем друг к другу в гости из избы в избу ходить, как здесь из квартиры в квартиру ходим». Никаких изб строить не предполагалось; строили бараки, иногда без одной стены.
(Опыт массовой транспортировки был. С территории Белоруссии и Украины выселяли поляков, венгров, румын, словаков).
Документов о депортации евреев ни в «Особой папке», ни в архивах КГБ до сих пор не нашли. Как и документов о подготовке нападения на немцев в июле 1941 года. Самые «объективные» исследователи (числом один – Г.В. Костырченко, допущенный на короткое время в партийные и кагэбовские архивы) даже следов депортации не обнаружил. Но мы же помним сталинскую поговорку: «нэт человека – нэт проблемы». А здесь: нет документа – нет события. Но есть еще одно изречение – знание законов освобождает от необходимости знания отдельных фактов. Законом был сталинский приговор: «все они враги». Вынесен он был после того, как многотысячная толпа провожала Голду Меир – первого посла Израиля в СССР из хоральной синагоги в гостиницу «Метрополь» после празднования Йом Кипура 13 октября 1948 года.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дюжинный – ничем не выделяющийся, обыкновенный
«приумножать, друзья, себе и вам назло, писателей плохих несметное число» – парафраз стихотворения Петра Вяземского (1792–1878), «обогатить друзья, себе и вам назло писателей плохих богатое число».
«… и под каждой маленькой крышей, как она ни слаба – свое счастье, свои мыши, своя судьба». Из поэмы Иосифа Уткина «Повесть о рыжем Мотеле», которую любил декламировать папа.
«восприятие есть реальность» – российскому читателю присловье стало известно из выступления Дигби Джонса, главы конфедерации промышленников Великобритании. Известия, 22.04.2004
Гарики – четверостишия из книги И. Губермана «Гарики на каждый день».
Ящик – почтовый ящик №… – так зашифровывались предприятия оборонного значения, а также тюрьмы.
«…еврей готов забыть, что он еврей, но это помнят все вокруг» – из гариков Игоря Губермана
