Встретив в нашей хате Урок, он решил известить их о своих дальнейших намерениях и, получив, как обычно бывало, если Урки видели в человеке своего брата, «добро» от Воров, продолжать идти по этапу уже как «без пяти минут Вор».
Прежде чем обращаться к Ворам напрямую, он стал советоваться со своим земляком Гиви, с которым он и в «Ксани» находился в одно и то же время, и получил ответ: «Ты не можешь войти в семью, даже и не пытайся. Ты ушел из лагеря и вернулся назад, а этот поступок воровским назвать нельзя. Больше того, даже не каждый мужик вернется назад, а ты именуешь себя бродягой и еще в скором будущем мечтаешь войти в воровскую семью!»
У них возник спор, который они и вынесли на рассмотрение Воров. Гиви, конечно же, знал, что говорил, иначе какой бы из него вышел Урка, тем более в то время свой вопрос он уже почти решил, оставалось собрать сходняк, что в заключении сделать совсем не просто.
Что касается того арестанта, то с него, конечно же, спроса никакого не было, потому что он не ведал, что творил. Воры сказали ему тогда:
— Тебе следует еще пожить и пообщаться в кругу шпаны не один год, чтобы набраться знаний, которые необходимы в жизни любого Уркагана, вот тогда можно будет о чем-то говорить. Ну а сейчас ты должен сделать для себя правильный вывод из урока, который преподала тебе жизнь, и в будущем прежде всего думать о том, что ты собираешься сделать, и никогда не расслабляться.
Мне не доводилось больше встретиться с этим арестантом, но я уверен, что урок пошел ему на пользу. Вот таким честным и справедливым был воровской закон, который не допускал никому никаких поблажек, даже если это был близкий или родной человек.
Если же сравнивать все это с нашим временем, то можно привести массу противоположных примеров, которые отражают, как в зеркале, глубокий упадок «босяцких устоев», приспособленчество и перекраивание воровских законов, по которым жили бродяги моего поколения, на свой лад.
Вот один из них. Лагерь, в котором нет не только бродяг, но и людей, хотя бы знающих не понаслышке о правильности воровских законов. Какой-то человек в этой зоне именует себя бродягой. Никому не понятно, за какие заслуги получил он такой высокий статус в преступной среде. Я все же думаю, что главную роль здесь играют деньги, которыми его снабжают с воли.
Так вот, теперь уже «по закону» он покупает для себя отпуск у лагерных мусоров и покидает родные пенаты на определенное время. Затем честно, в указанный администрацией срок, приходит назад в лагерь и продолжает блатовать. И никто ничего не замечает, а некоторым просто невыгодно видеть в этом поступке что-либо плохое.
Да, я согласен, что плохого здесь, конечно же, ничего нет, для мужика или для фраера, но только не для человека, называющего себя бродягой. Чему же полезному для жизни в разных, порою непредвиденных обстоятельствах может научить неискушенную молодежь такой вот демонюга? Только лишь искать в этой самой жизни разного рода лазейки да проскальзывать в них как змея, больше ничему. И это, подчеркиваю, только один из многих примеров сегодняшних «блатных привилегий», которые сама же администрация любезно и за определенную мзду предоставляет арестованным.
Получается, что пользоваться благами, которые по жизни положены бродягам в лагерном и тюремном укладе, хотят многие, но придерживаются их правил, к сожалению, лишь единицы, да и то в лагерях их почти нет. Кто-то из них гниет в крытых, а кто-то парится на особых режимах, в камерах, да БУРах-одиночках.
Мусора, как обычно, не заставили себя долго ждать. Не знаю, когда они успели переговорить с нужными людьми, но тем не менее уже через несколько минут после их выхода из здания к главному входу гостиницы подъехал автобус, и мы не спеша, удобно разместились на его мягких сиденьях. Это был вахтовый автобус «ЛАЗ», который возил бригады рабочих на буровые скважины. Работяг в машине сидело человек десять, так что больше половины салона пустовало.
Поздоровавшись с мужиками, которым, кстати, до нас не было никакого дела, мы молча расположились в самом конце салона.
Мои провожатые образовали что-то вроде «маленького сходнячка» и, как только автобус зашумел, рявкнув своим мощным дизельным двигателем, и тронулся с места, стали что-то оживленно обсуждать и о чем-то спорить. По их настороженным, серьезным лицам и часто зыркающим в мою сторону гиеньим глазкам было ясно, что они уже давно ожидали этого уединения, очевидно, связанного с разговором о моем будущем. Я же сидел на последнем сиденье автобуса справа от них и с нескрываемым интересом через стекло разглядывал пейзаж, который проплывал в это время предо мной.
В тот момент я был совершенно спокоен. Когда мы находимся во власти какого-нибудь стремления, оно постепенно начинает казаться нам вполне разумным и даже осуществимым, а это придает необычайную силу.
На одном из отрезков пути автобус заехал на длинный, широкий мост, перекинутый через стремительную и широкую горную реку. Это была величественная Амударья, которая несла свои бурные воды в Аральское море. Переехав через мост, мы уже мчались по бескрайним просторам пустыни, простиравшейся до самого горизонта, и на этом, почти голом пространстве не было видно ни души. Нет, пожалуй, я не совсем точен, — иногда кое-где попадались одинокие всадники, восседавшие между горбов величественных и могучих кораблей пустыни, но из-за скорости машины и не совсем еще восстановившегося зрения я, как правило, не успевал их как следует разглядеть.
Автобус рассекал утренний морозный воздух Каракумов, но в салоне было тепло. Я, помню, тогда еще подумал: ехать бы вот так всю дорогу, нигде не останавливаясь, ни о чем не думая и ни с кем не разговаривая. Но по старой каторжанской привычке я, уютно закутавшись в свою куртку, думал о неожиданных перипетиях, которые порой готовит нам судьба, и не обращал никакого внимания на мышиную возню этих «чертополохов» в погонах.
ЛТП находился в ста километрах от Чарджоу в маленьком городке Нефтезаводске, который углубился в отвоеванную человеком часть пустыни. На его территории и вокруг было очень много нефти и газа, а этот фактор, как известно, всегда играет очень важную роль в жизни людей. Еще совсем недавно эти места были почти заброшенной пустынной частью Туркмении. Здесь жили в основном пастухи верблюжьих стад и обитатели близлежащих кишлаков, которые добывали здесь какой-то особый песок для гончарного производства.
В этом отдаленном месте, названном позже городом Нефтезаводском, находилось два лагеря — строгого и общего режимов. Даже обслуживающий персонал этих зон предпочитал жить в Чарджоу и каждый день добираться сюда с раннего утра кто на вахтенном транспорте, а кто и на своих машинах, чем жить здесь постоянно.
