От своей наивности избавилась я не скоро. Теряла ее очень медленно. Сначала разуверилась в Вадимовых сказках. Потом стала узнавать о частностях супружеской жизни, о лекарстве от любви.
Для меня любовь всегда была чудом, чем-то прекрасным, из ряда вон. Она отрывает от быта и уносит в путешествие вдвоем, она не терпит пошлости. Так писал о ней Альбер Коэн в своих «Небесных далях». Увы! Длиннополые сорочки (их носили еще в 53-м), носки в гармошку (носят и сейчас), тапочки («Тапочки, где мои тапочки?»), разные звуки, спуск воды в унитазе, сморканье, отхаркиванье, наконец, ежедневные недоразумения — вот поистине лекарство от любви.
Я всегда об этом помнила и не выносила, чтобы человек опускался под предлогом, что он у себя дома.
Время было трудное.
Я искала свою дорогу в жизни. Критики отзывались о двух моих первых картинах так плохо, что двери в кино для меня с треском захлопнулись. Со мной все кончено!
Не люблю поражений, не выношу, когда меня гонят. Предпочитаю уйти сама! Я решила взять реванш, начать с нуля. Для начала — найти хорошего менеджера.
Мне рассказали про Ольгу Орстиг.
Я написала ей с робостью, прося заняться мной. Назначили встречу. Оказалось — деловая, впечатляющая, властная и с шармом чисто славянским. Она бегло оценила меня и решила, что «берет». Отныне ее квартира стала моим вторым домом, а она мне — второй матерью. Мы не расставались никогда. Я зову ее «мама Ольга». Как-никак, она занималась моими делами, а главное, по-матерински меня любила и прощала. В тот момент она как раз подыскивала молоденькую актрису для фильма с Жаном Ришаром «Портрет ее отца» режиссера Бертомьена.
* * *
Анатолий Литвак, американский режиссер русского происхождения, человек замечательный, одаренная натура и добрая душа, никогда не слушал чужих мнений. Через Ольгу он пригласил меня на роль французской субретки в своей новой картине «Акт любви».
Главные роли играли Дани Робен и Керк Дуглас. Надо было говорить по-английски. Я могла объясниться через пень колоду, и меня взяли!
Действие фильма происходило во время второй мировой войны.
Дани Робен вызывала во мне восхищение: стройная, хорошенькая, раньше тоже танцевала. Приятно было думать, что мы похожи... Приятно, а потом очень неприятно, когда я узнала, что она — заядлая охотница.
Американец Керк Дуглас — кинозвезда, полубог, не подступишься. Но я подступалась, даже налетала на него в темных промерзлых коридорах. Он говорил мне «сорри!», и я краснела! Не красавец, ниже меня ростом, но море обаяния!
Ассистент натаскивал меня. По роли я говорила 2-3 фразы, но знать их надо было назубок. После долгого ожидания в своей комнате я оказалась наконец перед камерами. Литвак был великолепен: шапка седых волос, большие светлые глаза. Волнуюсь, трясусь — он смеется! Я должна была просунуть голову в окошко для подносов и сказать: «Кушать подано». Мой большой выход!
Играй я по-английски Федру, гордилась бы и тряслась от страха ничуть не меньше!
Мама, когда смотрела этот фильм в кино на Елисейских полях, была простужена и чихнула как раз в тот момент, когда на экране в окошке для подносов высунулась моя голова. Пришлось маме остаться на второй сеанс, чтобы все-таки посмотреть на меня 30 секунд!
В апреле 1953 года я сопровождала Вадима на Каннский фестиваль, куда он поехал взять интервью у Лесли Карон для «Пари-Матча». С Лесли я была знакома. Мы работали с ней у Князева, и когда она снялась в фильме «Американец в Париже», я гордилась, что знаю ее.
Чуднґо! — думала я. Мы были с ней как сестры-двойняшки, как два пальца на руке. Столько общего, работа в том числе. Но она достигла высот, а я не могу одолеть первой ступеньки бесконечной лестницы. Ее ждут лучшие фотографы и журналисты, а меня снимают на гостиничном пляже приятели, туристы или местные газетчики.
Я оценивала свое положение и видела, как далеко мне до Лесли.
В Каннах встал на рейд американский авианосец. Капитан пригласил кинозвезд на вечеринку. И я опять сопровождала Вадима. Он делал на пару с Мишу Симоном, фотографом, репортаж об этом неожиданном приеме. Кинозвезд Лесли Карон, Лану Тернер, Эчику Шуро, Гари Купера, Керка Дугласа и многих других экипаж корабля встречал криками «ура!». Прячась за Вадима, я с любопытством и трепетом наблюдала за всем происходящим. Вдруг капитан подошел ко мне, поздоровался, вывел меня на середину палубы и представил экипажу:
«Это Брижит!»
Что делать? Я подняла руки и крикнула: «Хелло, ребята!» Что тут началось! Моряки стали бросать в воздух береты. Потом подхватили меня и понесли, ликуя и скандируя: «Брид-жет! Брид-жет! Брид-жет!»
Они понятия не имели, кто я. Потому что я и была — никто. И я не могла уразуметь, в чем дело, но, видимо, между нами возникло притяжение, раз они чествовали единственную каннскую «незнаменитость».
Эта реакция, неожиданная, но приятная, возможно, объясняет другую, несколько лет спустя. Именно благодаря американцам я прославилась после выхода фильма «И Бог создал женщину».
* * *
Ольга посоветовала мне брать уроки драматического искусства у Рене Симона.
Прихожу. Человек 50, юношей и девушек, смеются, говорят, обсуждают, репетируют. Хочется раствориться, исчезнуть. Я вся сжалась и сидела забившись в угол, пока Симон на возвышении с безумным видом что-то вещал. Заявил, что секрет успеха — молодость. Что у молодости нет возраста. Что ты молод, пока видишь, как писаешь (так и сказал!). То есть не следует толстеть. Когда живот толстый, человек не видит, как писает! А мы, женщины, не люди: толстые или нет, все равно не увидим.
Это был мой первый и последний урок драматического искусства у Симона! Я покинула курсы, приобретя эти весьма ценные познания и в душе сочтя, что лучшее учение — сама работа, а мастерство — время и жизнь! Но в списке учеников Симона оказалась моя фамилия, и впоследствии он на этом сделал себе рекламу! «Бардо окончила курсы Симона»... Так написано в моих справках.
Андре Барсак предложил мне в театре «Ателье» роль, уже сыгранную Дани Робен в «Приглашении в замок» Жана Ануя. Выбирать не приходилось. Надо было жить. Платить должны 2 000 старых фр., то есть 20 новых за вечер — лучше, чем ничего!
В театре я никогда не играла. Новичок. Репетиции, неудачи, отчаяние. Полная беспомощность. Ануй приглядывался ко мне, считая, что из меня выйдет прекрасная Изабель.
В вечер премьеры пришли маститые критики, в их числе Жан-Жак Готье. «Старики» тряслись от страха, я — тем более.
Подняли занавес... Вперед — и в бой, и все забыто! Я думала только об Изабель, становилась ею с помощью дивного ануевского текста! Перед спектаклем Ануй прислал мне цветы с запиской: «Не волнуйтесь, я приношу удачу».
