И жених начал смеяться. Поправили фату невесте, а Сосо отрезали от нее кусочек.
Дата Гаситашвили был нашим учеником. Он очень любил Сосо. Когда он один раз вел его домой, на дороге они встретили русского, который сказал: «Какой хорошой саранчик». Ему понравился Сосо. Дата обиделся - решил, что «саранчик» плохое слово. И избил русского.
Дело передали в суд. Когда Дата начал объяснять, что ребенка назвали саранчиком и его это обидело, судьи начали смеяться. И дело закрыли.
Но крестному Якову это обошлось дорого. Ради этого русского ему пришлось устроить пир.
Совместная жизнь с Бесо стала невозможной, он тоже понимал это и переехал в Тбилиси. Но он любил Сосо и даже несколько раз прислал какие-то гроши. Даже просил с ним помириться, клялся, что больше не будет пить и станет заботиться о сыне и не заберет его из училища.
Когда об этом узнали мои братья, они пытались ему помочь и нас помирить. Во всем обвиняли меня: «Если Бесо не хочет, пусть сын не учится. Кому пригодится его учеба? Мы вот безграмотные, но ничего не случилось. Пусть ребенок учится отцовскому ремеслу. Чем он сможет тебе помочь, когда в рясе будет?»
Но я твердо стояла на своем. «Буду милостыню просить, но сына из духовного училища не заберу». Братья потом неделю со мной не разговаривали.
Но я им сказала, что ребенок хорошо учится, все училище его хвалит. И это глупость забирать такого способного ученика.
«Пока я жива, он не будет зарабатывать на жизнь в сапожной мастерской».
А как учителя хвалили его голос? Симон Гогличидзе говорил, что у моего сына такой голос, который удивит весь мир. Я не раз ходила в церковь и слушала, как он поет.
Мой Сосо ходил на учебу. Один раз я отпустила его в училище, а его обратно принесли. Когда он возвращался домой с уроков, из какого-то духана его позвал Копинов с другой стороны улицы: «Иди сюда, хочу тебе что-то показать». Он начал переходить улицу и в него врезался фаэтон и его чуть не убили лошади.
Ребенок потерял сознание. Я чуть с ума не сошла. Целых две недели ребенок не мог говорить.
Очень мне помог в это время фельдшер Ткаченко, который привел врача Любомудрого и Саакова. Он был очень добрым человеком. Как только узнал, что ребенок умирает, тут же появился.
Никто не взял у меня денег, все помогали от чистого сердца и вернули жизнь Сосо.
На третью неделю Сосо уже ходил в школу. Сааков ему даже рублевую монету подарил.
Так как Сосо был очень талантливым ребенком, я себе во всем отказывала, лишь бы у него все было. Он был очень красиво и чисто одет. Так как он был слабым ребенком, я его всегда очень тепло укутывала.
Он меня тоже очень любил. Когда видел пьяного отца, то со слезами на глазах просил меня прятаться у соседей.
Потом от Бесо совсем перестали поступать известия. Я даже не знала, жив ли он. Но и не спрашивала о нем, радовалась, что сама смогла своей работой обеспечить семью.
Сколько раз я встречала возле кровати Сосо рассвет, сидя за работой. Мечтала успеть поставить его на ноги. И так оно и случилось. Сын был первым учеником в духовном училище, его любили друзья и учителя.
Когда он закончил учебу, меня все поздравляли. Только Симон Гогличидзе вздыхал: «Кто же теперь будет петь в хоре?»
Я стала думать, как устроить сына в семинарию.
Он не отходил от меня ни на шаг. Даже летом, когда были каникулы, сидел возле меня и читал книгу. Единственным развлечением для него были прогулки.
Однажды мой Сосо вошел в дверь в плохом настроении. У меня чуть сердце не лопнуло от страха. «Что с тобой, сынок?» - спросила я. Со слезами на глазах он сказал, что может потерять год, потому что в семинарии приема не будет из-за того, что там был бунт.
Многих отчислили. Для новоприбывших осложнили прием. Если поступающий не был сыном церковнослужителя, о нем и слышать не хотели.
Я обнадежила сына, сказала, что в этом деле могу помочь ему. И вправду, нарядилась и обошла всех учителей -Гогличидзе, Захара Давидова, Илуридзе. Все единогласно обещали, что моему сыну, как первому ученику, окажут всяческую помощь.
Я всегда гордилась, что мой сын был зеницей ока для училища - это правда. И когда пришло время, ему дали такую справку, что могла и камень расшибить. Я набралась мужества, чисто одела сына, и с надеждой двинулись мы в город.
Для Сосо было главным покинуть Г ори. Когда он впервые сел в поезд, так радовался, все время смотрел из окна. На каждый остановке спрашивал: «Ну что, приехали?» Он очень спешил, очень хотел попасть в город.
Когда мы подъехали к Овчале, вдруг начал плакать. У меня чуть сердце не разорвалось - не заболел ли он. Оказалось, у него была другая грусть: «Мама, когда мы приедем в город, папа найдет меня, похитит и заставит делать сапоги. А я хочу учиться. Если он так поступит, я покончу с собой».
Я вытерла ему слезы и сказала: «Почему ты должен убить себя, сын? Пока я жива, тебе никто не помешает в учебе. Никому тебя не отдам».
Так я успокоила своего сына.
В Тбилиси мы приехали в хорошее время, было 11 утра. У моего мальчика пестрели глаза от движения города. Но сейчас уже я начала бояться. Везде мерещился Бесо, всё боялась, что откуда-нибудь он появится и начнет драться.
Сердце колотилось, но что я могла сказать и такуже испуганному сыну? Говорила, что если он появится, начну кричать и позову городового. Но мои страхи были напрасны.
В городе у меня жили родственники. Но я была гордой и хотела сама пробить дорогу для сына. Стала искать квартиру. Но найти жилье было не так легко, как я думала. До утра искали. Везде были такие квартиры, что я не могла платить за них. В конце концов, в районе Анчисхати (старинная церковь Тбилиси, - прим. И. О.) в одном дворе армянка открыла мне дверь. Оказывается, все ее родственники уехали на дачу, и она осталась одна. Она даже обрадовалась нашему приходу - теперь было с кем поговорить.
Мы пришли на две недели, но оставались 22 дня на этой квартире. Мы с хорошей ногой пришли к ней - она в этом месяце вышла замуж. Потом хозяйка говорила, что такой счастливой женщины, как она, на земле нет.
Когда пришло время платить за жилье, она отказалась брать у нас деньги. Даже еще и мне купила подарок -платок. «Ты наш добрый ангел», - сказала она.
Я должна была найти какого-нибудь влиятельного человека, который помог бы сыну поступить в семинарию.
У меня была дальняя родственница Катонария, которая была замужем за бедным столяром Вано Касрадзе. Като оказалась очень доброй и обещала: «Не бойся, это дело я легко улажу».
Оставила меня в своей комнате, сама пошла на верхний этаж к мужчине, который, по ее мнению, мог помочь мне осчастливить Сосо.
