— Везут невесту великого князя вместе со свитой! — отвечали ей.
Кони неслись сломя голову по замерзшему, укатанному пути. Разыгравшаяся метель ослепляла кучеров. И вот, проезжая через одну деревню, сани, в которых ехали Иоганна и София, резко свернули и врезались в избу. Силой удара выбило тяжелый железный брус, на котором держалась крыша кибитки. Падая, он задел плечи и голову Иоганны. София осталась цела и невредима.
Иоганна, испуганная этим происшествием и чувствуя боль от ушиба, думала, что умирает. Весь кортеж остановился в этой деревне, пока осматривали мать невесты. Одну за другой снимали с нее одежды и наконец добрались до тела, на котором не нашли никаких повреждений: ни крови, ни даже синяков. Иоганна рассерженно твердила, что она серьезно ранена, но в конце концов дала себя убедить, что меха надежно защитили ее. Во время стоянки сани починили, и путешествие продолжалось.
На третий день, в пяти милях от Москвы, поезд встретил курьер с посланием от императрицы. В нем говорилось, что гости должны отложить въезд в город до наступления темноты. Кортеж остановился и, дождавшись вечера, двинулся дальше. Малолюдный, плохо освещенный и не очень чистый город с узенькими, кривыми улочками, по которым спешили, подняв воротники, редкие прохожие. Таково было первое впечатление Софии от древней столицы России.
Вскоре сани подкатили к особняку, освещенному снаружи факелами, где вместе со своею пышно разодетой свитой их ждал генерал-адъютант, принц Гессенский. Гостей приветствовали здесь куда с меньшей помпой, нежели в Петербурге. Софи, одетая в платье из розового шелка, расшитое серебряными нитями, чувствовала себя не совсем удобно под взглядами сотен людей, когда принц вел ее по огромным залам с высокими потолками. Она слышала, как он произносил вполголоса имена придворных, которые отвешивали ей низкие поклоны, однако все эти многочисленные лица и имена тут же тускнели в ее памяти и смешивались во что-то безликое.
Наконец она увидела Петра, который стал выше и выглядел лучше, чем при их последней встрече. Небольшие глаза были под стать его худому лицу с правильными, но мелкими чертами.
— Последний час ожидания вашего приезда был для меня особенно невыносим, — бесхитростно признался он Иоганне. — Я бы сам с удовольствием впрягся в ваши сани и тащил их, лишь бы они ехали быстрее.
Такая мальчишеская непосредственность располагала к нему. Он провел с Иоганной и Софией несколько часов, пока они ждали аудиенции у императрицы, которая состоялась поздним вечером. Появился Иоганн Лесток, врач государыни и один из ее наиболее доверенных политических советников. Он объявил Иоганне и Софии, что его повелительница готова принять их.
Она встретила их у входа в свою спальню. Это была высокая полная женщина с чуть пухлым красивым лицом, ярко-голубыми глазами и теплой улыбкой. Из ее каштановых волос была сооружена замысловатая прическа, украшенная сверкающими алмазами и длинным черным пером. Ее платье с широким кринолином поблескивало серебряными и золотыми кружевами. Четырнадцатилетней Софи она показалась воплощением красоты и величия.
Императрица поспешила обнять Иоганну, а затем внимательно, даже придирчиво, осмотрела Софию и, не найдя изъянов, одобрительно улыбнулась. В числе недостатков Елизаветы не на последнем месте было тщеславие. Она выбрала Софию в невесты своему наследнику отчасти потому, что по портретам той было видно, что из нее никогда не получится красавица. Елизавета стремилась затмить своей красотой всех, кто ее окружал. Она терпеть не могла рядом хорошеньких женщин. В тридцать четыре года государыня блистала, несмотря на свою полноту, однако в уголках ее живых голубых глаз появились складки, да и румянец на ее щеках начал блекнуть. Чтобы казаться моложе, она прибегала к известным женским средствам. К этому времени у нее развилось острое чутье на то, кто может стать ее возможной соперницей.
Самая красивая женщина при дворе Елизаветы графиня Лопухина на себе ощущала нерасположение императрицы. Любимым цветом Елизаветы был розовый, и существовало неписаное правило, согласно которому она и только она могла носить его. Графиня осмелилась нарушить этот порядок и надела розовое платье. Она зашла еще дальше и сделала себе такую же прическу, как у царицы, добавив к ней розу. Придя в бешенство, Елизавета приказала графине стать на колени и на глазах у всех придворных вырвала розу вместе с прядью волос и отхлестала Лопухину по щекам. На этом разгневанная правительница не успокоилась и сослала любовника графини в Сибирь. Саму графиню также постоянно унижали, а после публично обвинили в заговоре против трона.
София в серебристо-розовом платье, сделав реверанс, еще не знала об истории с графиней Лопухиной и все же чувствовала на себе пристальный и странный взгляд императрицы, в котором были и приветливость, и какая-то настороженность. Столь же пытливо Елизавета принялась разглядывать и Иоганну. Внезапно увидела в лице гостьи нечто, заставившее ее выскочить вон из комнаты. Когда она вернулась, на ее лице были заметны следы слез. Иоганна была очень похожа на своего покойного брата Карла Августа, давным-давно умершего жениха Елизаветы. При виде Иоганны на государыню нахлынули нежные воспоминания, растрогавшие ее до слез.
В тот вечер Петр обедал с Софией и Иоганной, и София, послушав его разговоры, удивилась тому, каким он был еще ребенком. Будучи старше своей невесты — на следующий день ему должно было исполниться шестнадцать лет, — Петр имел интересы и увлечения десятилетнего мальчишки. И дело было не только в том, что он вел уединенную жизнь избалованного ребенка: София сама была тому свидетельницей и могла сделать скидку на это обстоятельство. Но вдобавок в Петре, оставившем впечатление мальчика, была какая-то существенная неразвитость. Он был с хилой грудью, с недоразвитой мускулатурой. В нем не хватало того, что делает из ребенка мужчину. Неизменной темой всех их разговоров были солдаты, мундиры и строевая муштра. Это встревожило Софию.
И все же в нем было обаяние бесхитростного, простодушного юнца, да и внешне он выглядел привлекательно. Все говорили о нем как о молодом человеке, подающем большие надежды. Не доверяя своей скептической оценке, София решила, что она должна быть довольна своим женихом.
Ритуалы огромного пышного двора Елизаветы были таковы, что между императрицей и гостями из Цербста установилась определенная дистанция. София видела Елизавету лишь мельком, когда та быстро проходила по широким коридорам или приемным покоям, направляясь на очередную церемонию. Она была сверкающей иконой, которую полагалось созерцать на расстоянии.
