О господи, теперь я знала наверняка, что меня ни за что не возьмут сниматься в кино.
Густав Муландер, плотный, лысеющий, добродушный, с прекрасными манерами, успокаивал ее, как мог. От его холодности, равнодушия и слегка оскорбленного благородства предыдущего дня не осталось и следа. Он обладал острым, проницательным умом и сразу разглядел редкий, оригинальный талант. Он мог наблюдать за день тысячу девушек, стремительно мелькающих перед ним на экране, девушек более красивых, чем Ингрид, лучше обученных, чем Ингрид, но ни одна из тысячи, ни одна из миллиона не несла в себе необходимое чудо. Чудом было превращение милой, живой девушки, разыгрывающей что-то перед камерой, в лучащийся образ, возникавший на серебристом экране. Это превращение принято определять словами импозантно-банальными, но абсолютно точными: магия звезды. Мисс Ингрид Бергман обладала магией звезды.
Густава Муландера чрезвычайно удивила, но и слегка позабавила реакция на просмотр самой Ингрид. Она впала в глубокую депрессию.
— Я выглядела не очень хорошо, да? — удрученно спросила она. — Наверное, если бы я постаралась, то могло бы получиться лучше.
Эта фраза в Шведском кино стала ее маркой. Почти после каждой отснятой сцены она обычно говорила: «Мне кажется, я могла быть лучше».
Это привело к тому, что в съемочной группе при ее появлении шутили: «А вот идет Могла-быть-лучше».
Густав успокаивал:
— Все прошло очень хорошо. Это ведь первый съемочный день. Освещение было неважное.
— Но я выглядела все-таки не очень хорошо, да? — допытывалась Ингрид.
— Ты выглядела прекрасно, — настаивал Густав. — У тебя есть индивидуальность. Все прошло замечательно. У тебя прекрасные данные.
Карин Свэнстром интересовала практическая сторона вопроса:
— Теперь главное — решить, что же нам с тобой делать.
— Эдвин начинает съемки фильма «Граф из Мункбро», — напомнил Густав.
— Прекрасно. Мы еще не закончили подбор состава. Там осталась прелестная маленькая роль, служанки.
— Скоро я тоже начну снимать, — продолжал Густав. Он не добавил, что мысленно уже решил дать главную роль юной мисс Бергман.
Карин улыбнулась Ингрид.
— Итак, я намерена заключить с тобой контракт.
— Хорошо, — сказала Ингрид. — Но запомните, что осенью мне нужно будет вернуться в школу.
Положим, это ее сейчас мало беспокоило. В восемнадцать лет в середине лета 1934 года осень казалась ей очень далекой.
Когда неделю спустя Ингрид приехала на киностудию для участия в фильме Эдвина Адольфсона «Граф из Мункбро», она успела тщательно отрепетировать свой эпизод, перед тем как все разошлись на ленч. Вынувшись на студию через час, она обнаружила небольшие горшочки с цветами, которые, как по волшебству, появились по обе стороны дорожки, ведущей к съемочной площадке. Она наклонилась, чтобы прочитать маленькую записку, торчащей в одной из них. «Dar du gar, dar blommar jorden». («Там, где проходишь ты, на земле распускаются цветы».)
Наверное, за все последние годы своей кино-карьеры, богатые самыми экстравагантными похвалами, она не получала столь милый и трогательный знак внимания, как эта записка от Густава Муландера. С его стороны это был глубоко прочувствованный жест почтения к молодой девушке, в которой он различил приметы великого таланта.
Фильм «Граф из Мункбро» оказался комедией, где рассказывалось об одном дне из жизни молодых представителей богемы, пытающихся обойти суровый закон в Стокгольме в 1933 году. Ингрид играла Эльзу — служанку в довольно обшарпанной гостинице, преследуемую лихим гулякой. В роли последнего выступал Эдвин Адольфсон, бывший одновременно и режиссером фильма. Плотная, круглолицая, она появляется на экране в платье в черно-красную полоску, подбегает к окну, чтобы громко и радостно приветствовать Эдвина. Едва ли можно считать, что такой кинодебют обессмертил имя Ингрид Бергман в истории кинематографии.
В «Книге» она написала о своем первом режиссере:
«Эдвин почти не объясняет, что мне нужно делать, считая, что, обладая такой «наглостью и смелостью», я смогу справиться с ролью сама. «Я ничего не могу с тобой сделать, — говорит он. — Потому что ты всегда критикуешь все, что я делаю, и постоянно во все суешь свой нос»».
По-видимому, он имел в виду сцену с Толли Зельман.
По сюжету мне надо было войти в рыбный магазин и встать в очередь у прилавка. Продавщицу рыбы играла одна из прекраснейших шведских комедийных актрис Толли Зельман. Она заворачивала рыбу в газету для покупателя, стоящего впереди меня. Понаблюдав за ней, я подошла к прилавку и сказала: «Знаете, это делается не совсем так. Я вам покажу, как с ней управляются на рынке. Надо положить рыбу вот сюда, отвернуть край бумаги, затем подвиньте ее на край и вот так заворачивайте. Понятно?» Я улыбнулась актрисе и вернулась на свое место. Наступило долгое молчание, после которого Толли Зельман громким голосом спросила: «Кто она такая?» В ту же минуту я поняла, что действовала необдуманно; указывать актрисе —не мое дело. Я начала покрываться краской. Эдвин, как мне показалось, издал нервный смешок и произнес: «Эта молодая девушка — из начинающих». «0, — сказала Толли. — Неплохо начинает, не так ли?»
Но, несмотря на то что я повсюду совала свой нос, к концу съемок мы с Эдвином стали большими друзьями.
После первого же фильма и дирекции, и продюсерам шведской киностудии стало ясно, что у них появилась молодая актриса, обладающая огромными возможностями.
Густав, Карин Свэнстром, Эдвин, Ивар Йохансон — все убеждали ее пересмотреть планы на будущее. Зачем оставаться в Драматической школе, если на киностудии у нее есть масса шансов проявить себя? Это тот наикратчайший путь к успеху, который в Драматической школе немыслим. Эти советы, в общем-то, совпадали с ее собственными мыслями. В конце концов, академическая сцена уже наглядно продемонстрировала преимущества старшинства перед актерскими способностями.
В «Книге» она писала:
«Мне предложили контракт с гонораром 75 крон (7 долларов 50 центов) ежедневных и 5000 крон (500 долларов) в первый год работы, 6000 крон — во второй и 7500 крон — в третий. 2000 крон в год будут забирать частные уроки. В моем распоряжении будет оставаться весь гардероб, которым я пользовалась в фильме. Кроме того, они, если смогут, будут давать мне возможность играть в театре. Могли бы вы отказаться от такого контракта? Но мне вовсе не хочется отказываться от театральной карьеры».
В августе Ингрид попросила о приеме директора Королевской драматической школы. Беседа не прошла безболезненно.
— Вы говорите, что хотите оставить Школу и работать в этих бегущих картинках? — спросил Улоф Муландер ледяным тоном.
