Фетисов выскочил из кабины и увидел бегущего к нему Баркова. Позади него факелом полыхал "ил". Барков упал, обе руки у него оказались перебитыми, но на руки он не обращал внимания,
- Живот, Яша! Живот... - простонал Барков. - Погляди, что там у меня.
Фетисов разорвал гимнастерку, взглянул и сразу понял, что глядеть дальше незачем. Поднял Баркова на руки и понес... Но по аэродрому уже неслась санитарная машина. Сдав Баркова, с рук на руки санитарам, Фетисов бросился к пылавшему самолету. Там начали рваться снаряды. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы мчавшегося сломя голову Фетисова не остановила пущенная кем-то вслед ему предупредительная ракета. Бежать было не к кому. Столб пламени на том месте, где стоял "ил", не оставлял никаких надежд: техники Бойко и Мартынов погибли сразу же, когда вслед за первым взрывом взорвались оба бензобака.
Фетисов стоял там, где его застала ракета, смотрел на бушующее пламя и, не скрывая слез, плакал.
- Хоть бы Барков выжил, - сказал он мне чуть позже, когда разбуженные взрывами летчики сбежались на летное поле. - Только не выжить ему...
Барков умер в тот же день.
Позже выяснилось, что по каким-то причинам взорвалась одна из бомб, подвешенных под центропланом. То ли от детонации, когда движок запустили на форсаж, то ли еще от чего... У погибших техников, один из которых допустил роковую оплошность, теперь не спросишь. Да и от самого "ила" осталась лишь груда головешек. Ясно было одно: работать на износ впредь больше нельзя. Надо что-то придумывать.
- А что здесь придумаешь? - огорченно развел руками Фетисов. - И наши стреляют, и по нашим фашисты лупят... Война, она и есть война.
- Не в одной войне дело, - возразил командир полка Ищенко. - Пикаев опять при посадке "ноги" у своего "ила" подломал. Да. и еще некоторые то и дело "козлят". Молодежь зеленая, а учить некогда.
Пикаев и его "козлы" стали для Ищенко притчей во языцах. Над целью Женя Пикаев делал все, как надо, а при посадке, когда боевое задание было уже выполнено и волноваться вроде бы не из-за чего, терялся и чуть не всякий раз "козлил".
Наконец командиру полка это надоело. Он сам решил "поставить" Пикаеву правильную посадку. Выглядело это всегда одинаково.
Пикаев приближается к посадочному "Т", а Ищенко , с микрофоном в руке дает ему необходимые указания. Не рассчитывая, видимо, на одну силу слова, он старается пособить делу еще и жестами. В ход пускается все, вплоть до мимики лица.
- Так, Пикаев... Так... Хорошо, хорошо.,. Моло...
Но последнее слово обрывается на половине. Пикаев, подойдя к "Т", ударяет машину о землю-и получается страшный "козел", Ищенко с багровым от негодования лицом трясет ему вслед кулаком и микрофоном. А Пикаев, в довершение ко всему, успел в конце посадочной полосы стянуть крылом самолета и соломенную крышу с сарая. Ищенко вновь подносит микрофон к губам - в эфир несутся несколько слов, ни одно из которых, сколько ни ищи, не найдешь в словарях. Летчики трясутся от смеха.
- Ну что тут можно придумать! - подливает масла в огонь стоящий рядом Фетисов. - Опять правую "ногу" подломал. И ходить не надо - отсюда по состоянию сарая вижу...
- Да, здесь очков не требуется, - соглашается, успокаиваясь, Ищенко. Комполка у нас незлобив и отходчив. Он понимал, что в тылу спешат помочь фронту, потому и готовят летчиков ускоренным курсом.
Пикаев, кстати, стал вскоре одним из лучших в полку летчиков. На войне можешь не можешь, а опыт, не чужой, а именно свой, собственный, как не уставал повторять нам комэск Яшин, добывать было необходимо. Причем, чем скорей, тем лучше. Прав был Яшин: опыта не заменит ничто - ни самые дельные советы, ни самые дотошные наставления, ни самые подробные инструкции.
Слова комэска как-то сразу запали мне в душу, и эту немудреную в общем-то истину я усвоил довольно скоро. Сыграл тут, как часто бывает, свою роль и случай. Точнее, один из тех нелепых, но трагических эпизодов, на которые так щедра и изобретательна война.
Летчик нашей дивизии лейтенант Панов, не дотянув после воздушного боя до аэродрома, решил совершить вынужденную посадку: продырявленная в нескольких местах машина едва держалась в воздухе. Внизу расстилался лес. Панов был грамотным летчиком - инструкции знал назубок. А они в подобных случаях предлагали рассматривать кроны деревьев как подстилающую поверхность, смягчающую за счет естественных упругих свойств удар при посадке, и садиться на них следовало, как на землю. Но вот беда: инструкции-то эти составлялись еще до войны и, следовательно, обобщали опыт, накопленный в мирное время. Во фронтовых же условиях обстановка чаще всего складывалась вовсе не так, как, допустим, на учениях.
Панов этого, судя по всему, не учел. Он совершил посадку по инструкции и погиб. Его через несколько дней случайно обнаружили в кабине самолета. Ни ранений, ни травм у лейтенанта не оказалось: он погиб оттого, что слишком долго висел на ремнях вниз головой.
Сама-то инструкция здесь была ни при чем. То, что она рекомендовала, оказалось справедливым и на этот раз. Самолет, войдя в соприкосновение с пружинящими верхушками сосен, погасил скорость и, обламывая своим весим сучья и ветви, провалился вниз почти до самой земли. Если не считать того, что машина перевернулась, никаких неприятностей не произошло: пожара не возникло, бензобаки не взорвались, летчик с помощью ремней избежал гибельного удара и даже не потерял сознания. Но дальше инструкция разошлась с жизнью. Обстоятельства сложились не так, как предполагали ее авторы. Когда самолет застрял в нескольких метрах от земли среди толстых нижних сучьев, фонарь кабины заклинило, и без чужой помощи выбраться из него было невозможно. Инструкция не учла именно этого: во фронтовых условиях вовремя оказать помощь порой бывает просто-напросто некому. Участок леса, где сел Панов, оказался за линией фронта...
О смерти на фронте говорят мало. Но солдат свыкается не со смертью вообще, а со смертью в бою. Нелепая же смерть вызывает активный протест, выбивает из колеи.
Много толков ходило и вокруг гибели лейтенанта Панова. Мужественный, волевой человек, отличный летчик - и вдруг такой несуразный конец! Я слушал и вновь утверждался в мысли: нам, летчикам, мало уметь просто хорошо летать, надо уметь хорошо летать именно в боевой обстановке.
Вскоре после этой истории война решила проверить на прочность и меня самого.
Случилось это, когда на моем счету числилось уже более десятка боевых вылетов. В воздухе к тому времени я чувствовал себя гораздо увереннее. Видел перед собой не только ведущего, но и кое-что еще. А главное, почти совсем исчезла неизбежная в первые дни скованность.
Объектом нашего внимания по-прежнему оставались вражеские эшелоны на железнодорожной магистрали Великие Луки - Ржев. Делая очередной заход на цель, я увидел состав, который хотя и продолжал двигаться вперед, но вагоны уже горели. Казалось, будто их крыши слегка припудрены мелом и ветер срывает с них этот мел длинными белыми струйками. Но это был не мел, а дым, который выбивался на ходу сквозь щели и пробоины от снарядов. Если среди грузов есть боеприпасы или горючее, то эшелону крышка. А если нет?.. Словом, чтобы наверняка поразить цель, нужно было вывести из строя паровоз.
