градусов, выраженная слабость, снижение аппетита, сухой кашель, также возможна временная полная потеря обоняния (этот симптом может быть вызван как поражением слизистой оболочки носоглотки, так и определенных отделов ЦНС). При тяжелом течении возможны массивные поражения легочной ткани, сепсис и септический шок, приводящие к летальному исходу.
Мы не ставили перед собой задачу осветить всю историю эпидемий. Этому вопросу посвящено множество книг. Наша задача заключалась в другом: показать на нескольких примерах, как вирусы влияли на историю народов, стран, континентов и всего мира.
COVID-19 — самая «влиятельная» пандемия нового века — тоже переделывает сегодня судьбы мира.
Самое ценное в повествовании о подобного рода событиях — не прогнозы и мнения экспертов, а рассказы свидетелей, очевидцев, участников событий.
Рассказывает переболевший COVID-19 Александр:
«Я выписался из больницы пять дней назад (конец апреля. — Прим. ред.), чувствую себя хорошо. Единственное, что беспокоит, — при физической нагрузке пока появляется небольшая одышка.
С того момента, когда я почувствовал себя плохо, и до госпитализации прошла неделя. Сначала было небольшое повышение температуры до 37,1 и слабость. Слабость становилась все заметнее, а температура понемножечку ползла вверх — 37,2, 37,3, пока градусник не показал 38. На третий день я потерял обоняние. Никаких других жалоб не было. И когда температура подобралась к 39, вызвал городскую скорую.
Но та меня отфутболила. Спросили о симптомах, задали протокольный вопрос, был ли я в Китае, Испании, Италии или в контакте с кем-то еще, и, получив отрицательный ответ, сказали обратиться к участковому врачу.
Тогда я вызвал платную скорую помощь. Приехали, послушали — пневмонию обнаружили. Передали мои контакты в городской центр, не помню какой, чтобы провести тестирование на коронавирус. А часа три спустя, без предупреждения, ко мне все-таки приехала городская скорая и госпитализировала. Вот так, окольным путем, через платную медицину, я попал в больницу.
Перед этим, кстати, я поинтересовался, обязательна ли госпитализация. Врач ответил, что нет, можно остаться дома, но легкое не дышит как следует, есть риск и лучше не отказываться.
И вот еще какое обстоятельство. Я попросил врача платной скорой послушать мою жену, и у нее обнаружили бронхит. А городская скорая слушать ее не стала. На нее не обратили внимания вообще. Какой абсурд!
Действующий протокол не предусматривает внимания к родственникам, которые живут с тобой. И, напомню, городская скорая сперва вообще не приехала! То есть тот же протокол позволяет игнорировать обращения, кроме самых явных коронавирусных. А ведь при таком подходе можно гарантированно ожидать, что тысячи заражений пройдут незамеченными до тех пор, пока у людей не будет резких симптомов. То есть во многом рост эпидемии спровоцирован таким протоколом обращения с потенциальными пациентами. Их игнорируют. А это геометрическая прогрессия заражений, причем скрытая.
Возможно, это негласная установка: мы справимся, количество заболевших все равно будет увеличиваться, а так мы будем постепенно фиксировать больных и растянем время.
И еще один момент. На коронавирус проверяют низкочувствительными тестами, а это все равно что монетку подкидывать — орел или решка.
Есть известное английское выражение duck test — «утиный тест»: если это выглядит как утка, плавает как утка, и крякает как утка, то это утка. И здесь то же: если это симптомы как у коронавируса, течение как у коронавируса, и последствия как у коронавируса, значит, это коронавирус.
Мой тест, например, дал отрицательные результаты три раза. И диагноз в эпикризе ох какой запутанный. «Внебольничная двусторонняя пневмония вирусной этиологии, в том числе обусловленная COVID-19, умеренной степени тяжести».
Жене, кстати, поставили диагноз «воспаление легких», обычное, без коронавируса. У нее не было температуры высокой, где-то 36,8, и она дома переболела.
Но даже этих «утиных» тестов не хватает на тех, кому действительно нужно пройти диаг ностику. Поэтому статистику, как очень тихо говорят врачи, нужно умножать на десять. Тот метод измерения, который применяется, настолько ненадежен, что ко всем этим данным не стоит относиться серьезно.
По крайней мере, так было в апреле. Как сегодня, не знаю, надеюсь, все поменялось в лучшую сторону. Поэтому я сейчас скорее не критикую, а просто свидетельствую для истории.
Так вот, меня забрали в срочно перепрофилированную под пандемию ведомственную больницу МВД имени Семашко на Шоссейной улице, 43. Даже врач скорой помощи удивился, узнав, что в эту больницу уже можно везти, ведь за день до этого коронавирусных пациентов там еще не принимали, и я был в числе первых поступивших туда с коронавирусом.
В приемном покое пришлось провести в очереди два с половиной часа: было очень много новозараженных, каждому нужно пройти и компьютерную томографию, и забор крови, и мазок. Забор крови осуществляли неопытные девушки, вероятно, практикантки, очень торопившиеся. Весь пол был заляпан пятнами крови. У меня кровь долго не останавливалась, синяк больше недели не сходил, то есть в вену попали не сразу.
Потом, в палате, уже квалифицированно взяли кровь, очень аккуратно, четко. Врачи, медсестры, персонал — все были в защитных костюмах: балахоны, бахилы, маски, перчатки — полный комплект. И так на протяжении всего моего пребывания в больнице.
Палата была оборудована не ИВЛ, а подачей кислорода для дыхания носом через трубочки. Плюс тревожная кнопка. В туалете даже было биде, что весьма изысканно.
Кормили хорошо, из одноразовой посуды, как в самолете. Блюда очень разнообразные: каждый день что-то новое, повторяется только через три-четыре дня. Но это московская клиника, в других городах и весях все далеко не так.
Вентиляционные решетки были полностью заклеены целлофаном и в туалете, и в палате. Из палаты выходить нельзя. В больницу ничего передавать нельзя. В палате нас было четверо в разном состоянии, но не тяжелом. Двоих перевели после недельного пребывания в другой больнице. Насколько там их адекватно лечили, трудно сказать, во всяком случае, они проходили повторный курс лечения.
Больница — 300 коек — заполнилась в первые три дня. Да, авральный режим чувствовался. Назначения лекарств осуществлялись консилиумом в ночное или утреннее время по текущим показаниям анализов крови, компьютерной томографии и замерам температуры, пульса и сатурации — насыщенности крови кислородом.
Лекарства распределялись в коробочки централизованно, поэтому дежурные медсестры не знали их названий, и я мог лишь догадываться, что мне дают антибиотики, что-то противовирусное. И, как я узнал позже, посмотрев эпикриз, делали уколы антико агулянта. Каждый день назначения могли подтверждаться и оставаться прежними, а могли меняться. Раз в день приходил дежурный врач, спрашивал о самочувствии, измерял температуру и сатурацию. Если были какие-то особые жалобы, они фиксировались.
Да, специфическое лекарство не
