Занятая своими удовольствиями, Мария-Антуанетта не видела, как угасала звезда Шуазеля. Карьера министра была на гране краха, и принцесса стала надеждой тех, кто противопоставлял себя всемогущей королевской фаворитке. Политика не интересовала дофину, которая с трудом находила в себе силы и внимание прочитать хотя бы три страницы в день. Она знала лишь то, что Шуазель устроил ее свадьбу с дофином и он был тем министром, который создал альянс, залогом чего являлась сама Мария-Антуанетта, и его следует поддерживать. Это советовала ей Мария-Терезия, и потому хорошо запомнилось. Впрочем, она прекрасно понимала, что ее муж ненавидит этого человека, который слишком ненавидел, в свою очередь, его отца. Она даже слышала, как злые языки обвиняли Шуазеля в попытке отравить короля. Лживые слухи были, без сомнения, пущены дофином, и Мария-Антуанетта еще не оцепила в полной мере, насколько могут быть опасны чувства ее супруга для Шуазеля. Для дофины вся политика ограничивалась дворцовыми интригами. Она не могла понять, что Шуазель и те, кто его поддерживали, защищали концепцию конституционной монархии, то есть монархии в союзе с парламентом, и что сторонники герцога д'Эгийона и канцлера Мопу ратовали за усиление абсолютизма. Для внешней политики первые защищали политику альянса 1755-го, а вторые ее отрицали. Чтобы суметь распознать эти тенденции, достаточно было тех знаний, которые ей тщетно пытались дать. Она видела лишь то, что Шуазель заискивает перед ней и неистощим на похвалы в ее адрес. Кроме того, она прекрасно понимала, что клан этих «богомолов», душой которого был л а Вогнйон, ее личный враг, вертелся вокруг мадам Дюбарри. Тот факт, что ратующие в защиту добродетели и религии покровительствуют королевской любовнице, так же как их моральные нравоучения, ранили ее самолюбие.
Несмотря на все это, великая жрица королевской любви н дофина, еще девственница, стали символами борьбы, которая проходила вдали от их прекрасных головок. Принимая сторону мадам Дюбарри, желали добиться от короля отставки Шуазеля и изменения курса политики; те, кто принимал сторону Марии-Антуанетты, видели в ней будущую королеву, которая будет поддерживать герцога или того, кто заменит его.
В расцвете своей блистательной красоты, обожаемая королем, мадам Дюбарри была некоронованной королевой Версаля. Впервые в своей жизни она испытывала то редкое упоение, которое дает власть. Горделивая знать, которая презирала ее, теперь обязана была не только любить ее, но и преклоняться перед ней, как перед королевой. Еще более она желала, чтобы королевская семья так же относилась к ней. Если бы она смирилась с отношением принцесс и умеренной враждебностью дофина, то могла бы надеяться на большее понимание дофины. Однако она плохо знала юную принцессу, которая решила игнорировать выскочку из королевской спальни. Тетушкам, которые откровенно ненавидели фаворитку короля, очень нравилось то презрение, которое испытывала к ней дофина. До сих пор дофина и мадам Дюбарри вели скрытую войну. Мадам Дюбарри воспринимала презрение дофины как оскорбление, и отцовская нежность ее престарелого любовника к этой «рыжей бестии» приводила ее прямо-таки в бешенство. Король же, который очень не любил семейных ссор, притворялся, что ничего не замечает.
После поездки в Шуази ссора между графиней де Граммон и мадам Дюбарри вынудила дофину выступить против любовницы своего деда. Вечером в театре давали комедию. Фаворитка, в сопровождении герцогини де Мирепуа и герцогини де Валантинуа, вошла в небольшой зрительный зал, когда первые ряды были уже заняты. Придворные дамы отказались уступить ей свои места. Фаворитка и графиня де Граммон, сторонница Шуазеля из свиты Марии-Антуанетты, обменялись несколькими оскорблениями. На следующий день поступил королевский указ о высылке графини де Граммон за пятнадцать лье от Версаля. Сторонники Шуазеля в полной растерянности пытались поправить положение, прибегнув к помощи дофины. Мерси, который хотел избежать нежелательных конфликтов между королем и дофиной, успокоил, как мог, Марию-Антуанетту в ее антидюбарристских настроениях. Принцесса прислушалась к его советам и в разговоре с королем упомянула, насколько она сожалеет об инциденте, в котором замешана ее фрейлина. Кроме того, она укоряет себя, что не смогла предотвратить этот ужасный пассаж. Удовлетворенный тем, что дофина не упоминала настоящую причину своего вмешательства и несмотря на то, что все же речь была слишком натянутой, Людовик XV ответил ей длинно и витиевато и весьма похоже па извинение.
Дело на этом не закончилось. Через некоторое время графиня де Граммон заболела и ее состояние здоровья потребовало возвращения в Париж. И вот она пишет Марии-Антуанетте в надежде, что та уговорит короля вернуть провинившуюся придворную. После обеда Мария-Антуанетта приступила к деду. Так как Людовик XV молчал и казался неумолимым, дофина воскликнула: «Каким огорчением будет для меня, сир, если женщина, которая была так предана мне, умрет в вашей немилости!». Покоренный пылкостью внучки, король улыбнулся и уступил. Тем не менее графиня де Граммон должна была представить заключение врачей, чтобы иметь право вернуться в Париж, но ко двору она принята не будет. Мадам Дюбарри на этот раз одержала верх, но у дофины ненависть только удвоилась.
В то же самое лето Шуазель понял, что его власть сильно ослабла. В Компьене канцлер Мопу и главный наместник Террей пытались оговорить его перед королем. Он же яростно спорил с герцогом Ришелье, который пользовался доверием короля. Ришелье обвинял свою сестру в том, что она пыталась поднять сторонников парламента в Лангедоке и Провансе против королевской власти. В эти тяжелые дни Шуазель целый час провел у дофины, «Я в восторге от молодой принцессы, — говорил он Мерси. — В свои годы я еще ничего подобного не видел […]. Я буду верен ей всегда, и она может всегда рассчитывать на меня», — добавил он. Может быть, очарование дофины действительно так подействовало на этого скептика, но говоря эти слова ее наставнику, министр думал только о своем будущем. Очевидно, он не говорил с дофиной о политике. Думая вместе с ней о тысячах деталей ее новой жизни, ясно показывая их ей и убеждая ее, он хотел предстать перед ней как настоящий провидец. С королем, говорил он, нужны веселость и очарование, с ним нужно говорить откровенно, без всякой тени страха […]. В общении с дофином нужны дружелюбие и такт, доверие и терпение. Он настаивал на том, «чтобы она не принадлежала ни к одному клану, кроме своего собственного, и старалась не ввязываться в придворные интриги».
Мария-Антуанетта не предчувствовала падения Шуазеля, она считала, что он все еще могуществен. Он постоянно участвовал в Совете, и, казалось, нападки мадам Дюбарри его не волновали, вечерами он, как обычно, принимал участие в королевских играх. Но Мопу втайне готовил ему капкан. Ему удалось убедить Людовика XV в своевременности судебной реформы, чтобы разрушить амбиции сторонников парламента, которые мечтали ограничить королевскую власть. Чувствуя происки канцлера, Шуазель думал, «насколько война могла бы укрепить его министерство». Во всяком случае, так он писал Мерси, Он пытался убедить, что на основании «договора о сотрудничестве» Франция должна помочь Испании защитить острова, захваченные Англией, что означало объявление войны Англии, тогда как французский флот не был готов к внезапной войне, и к тому же против сильной державы. Людовик XV отказался поддержать подобную глупость. И 24 Декабря Шуазель получил указ о ссылке. Приняв слова сочувствия от знатных особ и философов, он отправился в Турен.
