После матча ко мне подошел Александр Анатольевич Ширвиндт. В глазах артиста читалась тоска: приехать в Челябинск, глушь, провинцию, чтобы проиграть какой-то неизвестной команде! А ведь ленкомовцы были чемпионами театральной Москвы, уступая в упорных схватках только команде Большого театра, и то лишь когда за нее играли артисты балета.
– Старик, что же это?…
Я говорю:
– Да вы что? Кто?
– А вот он – это самое, – и Ширвиндт показывает на Алькова.
– Это наш новый звукорежиссер, – не теряюсь я. – Такая творческая находка.
О том, что состоялся матч века, телезрители так и не узнали: ведь мы в основном были «закадровыми» людьми. А вот театральные зрители недоумевали: почему на совершенно «гражданском» спектакле артисты передвигаются какой-то кавалерийской походкой? Действительно, в результате матча артисты ходили по сцене как мушкетеры после долгой скачки на лошадях.
Затем мы – уже по-честному – сыграли с ленкомовцами в настольный теннис, волейбол… Но за тот футбольный матч обиду москвичи затаили.
Спустя тридцать лет в Челябинск приехал Театр сатиры. В доме актера устроили капустник. Участвовали Державин и Ширвиндт. И вот, со сцены, Александр Анатольевич на полном серьезе говорит:
– Мы играли в футбол с вашей «Вышкой»… Проиграли… Однако я уверен, что у вас был подставной игрок.
Что ж, как порядочные люди, мы во всем признались. И за давностью лет были амнистированы. Но чувство победителей осталось до сих пор.
Популярную в шестидесятые-семидесятые годы идею единения творческой элиты и «нетворческих масс» лучше всего выражали «Праздники труда и искусства» – совершенно особый вид зрелищного представления. Переполненные стадионы, кумиры страны на огромных сценических площадках, украшенные автомобили, приподнятое настроение, радость. Обязательной частью в прологе такого представления была кавалькада, участники которой на движущихся автомобилях изображали важные вехи истории страны: эпизоды гражданской и отечественных войн, освоение целины, покорение космоса. Событий хватало.
В первых праздниках участвовали настоящие звезды. Если по замыслу режиссера должна была промчаться тачанка, то в роли легендарного комдива Чапаева был, конечно, исполнитель роли Чапаева Борис Бабочкин, в роли его ординарца Петьки – Леонид Кмит. Пулеметчицы Анки в то время в боевом строю уже не было – исполнительница постарела, а замена снизила бы эмоциональный уровень восприятия героев картины братьев Васильевых. Всенародные любимцы Борис Андреев и Петр Алейников появлялись на стадионах в качестве персонажей фильма «Большая жизнь». Марк Бернес исполнял незабываемую «Темную ночь». Николай Рыбников напевал «Не кочегары мы, не плотники» из фильма «Высота». Борис Чирков выступал с песней «Крутится-вертится шарф голубой…», которая у всех ассоциировалась с кинодилогией про Максима. Как это было близко и понятно тысячам собравшихся! В то время многие простые люди, рассказывая о собственной жизни, излагали эпизоды из любимых фильмов – в кино все было так похоже на реальность, только гораздо интереснее.
Однако постепенно исполнителей, столь любимых народом, становилось все меньше – время брало свое. Сокращалась и продолжительность представлений. Чтобы как-то поддерживать интерес зрителей к праздникам, мы в Челябинске решили вносить в них местный колорит.
Как правило, концерты в нашем городе обычно проводили столичные режиссеры. Впрочем, однажды подобное мероприятие Челябинская филармония, директором которой был Петр Крамм, поручила провести мне. И я, используя очередной отпуск, целиком отдался «Празднику труда и искусства», с удовольствием погружаясь в его непередаваемую атмосферу.
Но чаще мне приходилось исполнять свои обычные обязанности телевизионного режиссера. Так было и на этот раз.
Итак, один из праздников на центральном челябинском стадионе! Звучит торжественная музыка, подобающий текст и бессмертная фраза прошлых и нынешних ведущих:
– Встречайте!..
Начинает движение кавалькада пролога. Слышны восторженные голоса:
– Ой, девчонки, – Тихонов!
И звучит песня «Парней так много холостых…» из фильма «Дело было в Пенькове», подтверждающая, что девчонки не ошиблись в своем смелом предположении.
Вот в авто с открытым верхом проплывает первая красавица отечественного кинематографа – Алла Ларионова.
– Жена Рыбникова! Жена Рыбникова! – катится по рядам. Колонна движется, вновь появляющихся узнают… И в общем гуле радости, душевного подъема я вижу на мониторе картинку с камеры, которая захватила хвост кавалькады – последнюю машину, только готовящуюся к появлению на стадионе. Я вижу, как водитель обеими руками вцепился в руль, осознавая всю важность возложенной на него задачи. Он всем видом демонстрирует свою решимость выполнить высокую миссию: торжественно и плавно провезти по беговой дорожке юного героя гражданской войны, любимого каждым южноуральцем – Орленка. Публика не могла не узнать этот образ, талантливо воплощенный в памятнике нашим земляком – скульптором Львом Головницким. Звучат первые аккорды песни «Орленок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот огляди…». Робко газует полуторка с откинутыми бортами. В кузове, подобно знаменитому челябинскому монументу, возвышается… нет, какой там возвышается!.. – робко стоит щупленький парень, одетый в старую солдатскую шинель до пят, наверное, чтобы скрыть отсутствие так и не найденной костюмером революционной обуви. Папаха на нем – таких же несуразных размеров – надвинута на глаза и не съезжает дальше лишь благодаря присутствию носа. Лица не видно. А значит, нельзя будет дать спасительный крупный план… И в довершение всего: Орленок обвязан бельевой веревкой… Я даже не успел подумать, как выйти из этой ситуации.
– Вдруг зрители заметят? Юный красноармеец – и бельевая веревка!.. – застучало в висках.
И такая досада взяла на «специалистов», допустивших несуразное переодевание, что захотелось одним махом остановить это торжественное движение!
А машина двигается дальше. И вот Орленок подплывает к гостевой трибуне…
– Ну, сейчас начнется! – думаю я.
Но трибуна в едином порыве встает и аплодирует замершему герою гражданской… И в этот момент я понимаю, как нам повезло: камеры установлены напротив трибуны, и мы можем показать аплодирующих ветеранов войны и труда, ответственных советских и партийных работников. А Орленок в кадр не попал.
По окончании трансляции я подошел к той, последней машине. Возле полуторки стояли водитель и сбросивший шинель «Орленок». Очевидно, после всего пережитого, они дружно курили…
