Галилей понимает, что позволить себе роскошь содержать придворного математика может только абсолютный монарх. Великий герцог Тосканы пропустил мимо ушей переданные ему предложения. Не окажется ли Винченцо Гонзага бо́льшим меценатом?
Весной 1604 года Галилей по его приглашению ездил в Мантую. Однако переговоры окончились ничем. Гонзага соглашался платить примерно половину того, что хотел Галилей.
Многолетние опыты с маятниками, изучение баллистической траектории и попытки вывести из этих наблюдений общее правило привели наконец к тому, что осенью 1604 года Галилей сформулировал количественный закон падения тел. Он с радостью сообщил Паоло Сарпи, что нашел недостающее, нашел принцип, который можно принять за аксиому.
«Размышляя о вопросах движения, — мне не хватало, дабы доказать наблюдаемые мною явления, принципа совершенно несомненного, который можно было принять за аксиому, — я пришел к предложению весьма естественному и очевидному, из него потом вывел остальное, то есть пространство, проходимое при естественном движении, пропорционально квадрату времени, и, следовательно, пространства, проходимые в последовательные равные промежутки времени, соотносятся как последовательные нечетные числа. Принцип же таков: тело, испытывающее естественное движение, увеличивает свою скорость в той же пропорции, что и расстояние от исходного пункта».
Какое-то время Галилей думал, что этот принцип станет краеугольным камнем нового учения о движении. Он продолжал ломать над этим голову, когда весь ученый мир всполошился. На небе опять, как в 1572 году, появилась новая звезда. В Падуе ее первыми заметили Бальтасар Капра и его учитель Симон Майр. Случилось это 10 октября 1604 года. В созвездии Стрельца сияло новое светило, по величине и цвету очень похожее на Марс!
Об этом Капра сообщил Корнаро, а тот рассказал Галилею. Как только позволила погода, оба они принялись наблюдать новую звезду. Она сверкала ярче других. В ту пору за ней уже следили ученые разных городов. К приоритету Капры и Майра Галилей относился скептически: были сообщения, что другие обнаружили сие «небесное чудо» еще раньше. Если это действительно новая звезда, то тезис о неизменности неба, один из столпов учения перипатетиков, получит сокрушительный удар.
Среди коперниканцев новая звезда пробудила большие надежды. Еще Томас Диггс высказал мысль, что изменение силы света новой звезды, обнаруженной в 1572 году, — изменение лишь кажущееся и происходит от перемены местоположения Земли при ее годовом вращении вокруг Солнца. Если это так, то именно здесь будет найдено убедительное доказательство правоты Коперника!
Вокруг «небесного чуда» разгорелись жаркие споры. Перипатетики пытались любыми путями спасти «неизменность неба». Люди, не удовлетворенные их аргументами, обращались за разъяснениями к Галилею. Он как раз читал курс о движении планет. Студенты тоже осаждали его вопросами. Галилей решил прочесть три публичные лекции. Он доказывал, что новая звезда находится не только дальше Луны, выше «неба Луны», но и значительно дальше, чем все планеты. Она ходится на «небе фиксированных звезд».
Галилей не бросал открытого вызова перипатетикам, он прямо не опровергал Аристотеля, хотя ряд его расчетов и рассуждений показывал, насколько шатко учение о неизменности и нетленности небес. Говорить же с уверенностью о природе новых звезд или о причине их появления преждевременно. Аргументы Браге, которыми тот опровергал астрономов, увидевших в постепенном «затухании» новой звезды еще одно доказательство правоты Коперника, несостоятельны. Наблюдения, коль их недостаточно, допускают различные толкования. Тихо Браге вовсе не доказал, что наблюдения нового светила исключили возможность годового движения Земли!
Лекции Галилея проходили при переполненной аудитории.
Философы негодовали: Галилей вторгся в чужую область. Ведь рассуждать о небе могут по-настоящему только знатоки философии! Кремонини, виднейший перипатетик Италии, был тоже недоволен. И зачем математику браться не за свое дело!
В начале 1605 года в Падуе была напечатана «Речь Антонио Лоренцини о новой звезде». Несколько месяцев назад новой звезды не было, писал Лоренцини, значит, она создана недавно, но возникновение предполагает изменения. Аристотель же учит, что в небесах не происходит ни созидания, ни разрушения. Следовательно, новая звезда не звезда, а своего рода метеор и находится ниже лунной сферы. Желая опровергнуть аргументацию математиков относительно звездного параллакса, Лоренцини должен был предварительно справиться у других, что это вообще значит. Однако рассуждал он с апломбом, ибо в текстах Аристотеля чувствовал себя как рыба в воде. Будто речь шла о толковании текстов! В небе появилась новая звезда. Ее видят тысячи людей, ее наблюдают астрономы. А философ, не имеющий об астрономии ни малейшего представления, берется, играя цитатами, поучать других!
Галилей вместе со своим учеником падуанцем Джироламо Спинелли написал на падуанском диалекте и издал под псевдонимом «Диалог Чекко ди Ронкитти о новой звезде». Пункт за пунктом разобрали они опус Лоренцини устами двух крестьян. Не надо быть ученым, чтобы показать необоснованность тезиса о нетленности небес! Вторжение математики в философию, и, в частности, в учение о небе, закономерно и желательно. Критерием в споре куда скорее, чем толкование текстов, должно быть восприятие простых людей и их здравый смысл.
Почти одновременно с «Диалогом Чекко» вышло из печати и «Астрономическое рассуждение о новой звезде» Бальтасара Капры. Тот хотя и опровергал вздорные доводы Лоренцини, тем не менее сделал выпад и против Галилея. Последний, мол, допустил в своих лекциях ряд неточностей. Капра, студент, изучавший медицину, взялся поправлять его в вещах, относящихся к астрономии. Галилей возмутился — дабы его «поправить», ему попросту приписали слова, которых он не произносил! Капра недоволен его лекциями, полагая, что ему не воздали должного? У него нет оснований обижаться: он, Галилей, упомянул, что первыми в Падуе заметили новую звезду Капра и Майр. Выходка была явно враждебной. А ведь прежде Галилей опекал его отца, небогатого дворянина, который перебрался в Падую, чтобы дать сыну образование, помогал ему находить уроки фехтования, давал рекомендации. Или рукой Бальтасара водил Майр, желчный «астрологишка», не простивший Галилею ни отзыва о собственных познаниях, ни высказываний о его кумире Тихо Браге?
Спинелли рвался в полемику. Он написал опровержение и хотел печатать. Галилей уговорил его этого не делать: Капру по молодости лет можно извинить, отец и друзья, надо думать, его образумят.
