Ознакомительная версия.
Можно утверждать, что впадины обширной Гоби представляют в сущности кладбища, в которых захоронены на разных уровнях многочисленные остатки разнообразных животных, населявших эти впадины в течение многих миллионов лет и сменявших друг друга в сложной истории развития и преобразования органической жизни. Впадины эти содержат настоящие научные сокровища, и потребуются еще многие годы для добычи, вывоза и обработки огромных материалов. Эта обработка, в сочетании с изучением состава, строения и условий залегания отложений впадин, содержащих эти остатки, позволит судить о том, каков был рельеф обширной Внутренней Азии в прежние эпохи, как он изменялся с течением времени, каковы были климат и условия существования, развития и изменения органической жизни, смены одних форм другими. Изучение верхнемеловых впадин может дать материал для решения вопроса о причинах быстрого вымирания многочисленных и разнообразных родов и видов пресмыкающихся в конце мелового периода, что составляет пока загадку палеозоологии.
Но если так велики задачи и интерес изучения впадин Внутренней Азии, то почему, спросит читатель, наша Академия наук не обратила внимания на первое открытие остатков сухопутных животных в Гоби, сделанное мною более 60 лет назад? На этот вопрос можно ответить следующее: это было в старое царское время, когда в Академии наук в составе академиков были только один минералог, один геолог и один палеонтолог и не было средств на снаряжение экспедиции для раскопок в пределах другого государства – Китая.
После этого отступления вернемся к описанию моего путешествия.
Последние три дня этого пути местность представляла степи с хорошей травой и разбросанные среди них плоские горы. Здесь уже появилось оседлое население, именно китайцы, проникавшее в монгольские степи. Виднелись поселки из глинобитных домиков обычного китайского типа, и степь была распахана. Последний ночлег пришлось провести в китайском поселке, так как животным негде было пастись – им купили соломы и зерна. Распашка доказала, что почва здесь уже другая, чем в Гоби; она представляла лёсс, т. е. желтозем – ту же плодородную почву, как и в соседнем, Северном Китае.
На следующее утро мы вскоре подъехали к окраине Монгольского плато, к обрыву, который отделяет его от собственно Китая. Это было самое живописное место на всем пути. Мы еще стояли на равнине, представлявшей побуревшую степь, над которой кое-где вдали поднимались плоские пригорки, а впереди эта равнина была словно оборвана по неровной линии, с мысообразными выступами и глубокими вырезами, и склон ее круто уходил вниз, где, насколько хватал взор, в дымке дали и легкого тумана виднелись горные цепи со скалистыми гребнями, зубчатыми вершинами, крутыми склонами, изборожденными логами, ущельями. Все эти гребни и вершины оказывались или на одной с нами высоте или под нами, ниже уровня плато, так что мы смотрели вдаль через них. Между ними, глубоко внизу, желтели долины с группами домиков, с разноцветными полосами и квадратами пашен, с зелеными рощами, с извилистыми лентами речек. Солнце, пробиваясь на востоке через тучи, по временам ярко освещало пятнами весь этот разнообразный ландшафт, позволяя различать отдельные дома, рощи, скалы, блестевшие извилины рек, желтые дороги и обрывы. Контраст между ровной степью Монголии и этой глубоко расчлененной горной страной Северного Китая был поразителен и приковывал к себе внимание.
Вблизи обрыва по степи тянулась Великая стена, когда-то ограждавшая страну трудолюбивых земледельцев от набегов воинственных кочевников. Но она уже давно, с тех пор как Монголия была покорена Китаем, а ламаизм убил предприимчивость монголов, потеряла свое назначение и разрушалась; теперь она представляла низкий каменный вал с многочисленными брешами и отдельными, лучше сохранившимися четырехугольными башнями, расположенными на пригорках для лучшего обозрения местности и неприятеля. Как оказалось потом, это была наружная ветвь Великой стены, менее высокая и прочная, чем другая, внутренняя, которую мы видели позже, но стратегически проложенная очень целесообразно – по границе степи, откуда можно было видеть издалека приближение конных орд кочевников, чтобы принять своевременно меры защиты.
Для крутого спуска вниз по каменистой дороге монголы заменили верблюдов, запряженных в мой коробок, парой лошадей, нанятых в китайском поселке. Возчик-китаец примостился на оглобле, но часто соскакивал на крутых поворотах и вел коренника под уздцы. Я ехал верхом, так как коробок немилосердно трясло и кидало из стороны в сторону. Спуск шел извилинами по склону; дорога была скверная, с рытвинами, усыпанная глыбами черного базальта, местами кособокая; можно было удивляться, что эта главная дорога из Китая в Монголию находится в таком первобытном состоянии. Впрочем, позже, познакомившись с другими дорогами в Китае, я перестал удивляться – о ремонте дорог, в старину несравненно лучших, не заботился в те годы никто.
Вблизи дороги начали попадаться отдельные фанзы (домики) китайцев, небольшие поля, показалась китайская пагода – маленький храм в рощице. Для земледелия места было еще мало, по сторонам поднимались косогоры, усыпанные валунами, обрывы, в которых виднелись красные, желтые, зеленые и белые слои песчаников, глин и галечников, толщи которых слагали край Монгольского плато. Слева, за ущельем, над высокой стеной из этих пород чернел обрыв толстого покрова базальтовой лавы, которая когда-то излилась здесь на краю плато.
Наконец крутой спуск кончился, и дорога пошла по дну довольно широкой долины, представлявшему сухое русло временного потока; во время дождей проезд здесь должен прерываться. Теперь, поздней осенью, почва из песка и гальки была сухая, но местами покрыта льдом, на котором скользили наши верблюды. Обрывы из пестрых песчаников и галечников уступили место склонам гор, частью покрытых желтоземом (лёссом) и сложенных из вулканических пород. На склонах этих гор виднелись отдельные китайские фанзы и группы их, участки полей и огородов, фруктовые деревья. Дорога также оживилась: встречались повозки, караваны чаев, китайские поселяне и разносчики.
В этой долине, после мороза в 30°, который был еще ночью в монгольской степи, нам показалось совершенно тепло, хотя температура, судя по замерзшей речке, не поднималась выше нуля.
Вскоре мы въехали в предместье Калгана на дне той же долины.
Первое пересечение Монголии было кончено. Вторично я попал в Монголию, но уже в центральную часть ее, почти через год.
Большая караванная дорога через Монголию, по которой я проехал из Урги в Калган, с тех пор значительно изменила свой облик. Сначала на ней прекратилось движение караванов верблюдов, нагруженных китайским чаем, в связи с открытием движения по железной дороге через Сибирь и доставкой чая из Южного Китая морским путем во Владивосток, как отмечено выше. Небольшой обмен товарами между Кяхтой и Пекином происходил уже на автомобилях, вошедших в употребление в начале XX в. и нашедших применение на равнинах Гоби. Для них пришлось устроить, через известные промежутки, станции с запасами горючего. Вдоль автомобильной дороги, избравшей кратчайшее направление, провели линию телеграфа. Почтовый, более длинный тракт, на котором были станции с большим количеством лошадей для перевозки китайских и русских чиновников, русских и иностранных посольств и духовных миссий, с введением автомобильного сообщения потерял свое значение, и станции на нем были упразднены. Образование Монгольской Народной Республики и отделение ее от Китая нанесло еще один удар сообщению по караванным дорогам в связи с сокращением торговых сношений с Китаем. В 1931 г. японские агрессоры вторглись в Маньчжурию и вскоре захватили весь Северный Китай. Сношения через Внутреннюю Монголию, частью занятую японцами, частью охваченную бандитизмом, почти прекратились. И только теперь, после освобождения Маньчжурии и Китая от японцев и образования Китайской Народной Республики, можно думать, что сношения через Монголию возобновятся, но уже на автомобилях, по железной дороге, а также по воздуху. Караваны и повозки отошли в область преданий.
Ознакомительная версия.
