Ознакомительная версия.
В Индии Ганди продолжил адвокатскую практику в Раджкоте, а потом переехал с семьей в Бомбей. Но главным для него была теперь политическая деятельность.
Ганди встретился с руководителями ИНК Локаманьей Тилаком и Энни Безант и поселился в доме Гокхале. Лидера южноафриканских индийцев теперь старается привечать и колониальная администрация. Его приглашали на приемы, устраиваемые видными чиновниками и самим вице-королем. Ганди так суммировал впечатления от этих приемов: «Я расстроился при виде магарадж, разодетых подобно женщинам — в шелковых пижамах и ачканах, с жемчужными ожерельями на шее, браслетами на запястьях, жемчужными и бриллиантовыми подвесками на тюрбанах. А в довершение всего на поясах висели сабли с золотыми эфесами». Для Ганди вся эта мишура была не знаком королевского или княжеского достоинства, а наоборот, признаком рабства. Требование вице-королевского протокола посещать официальные приемы в украшениях, надевать которые к лицу только женщинам, унижает индийцев, говорил Ганди.
Во время поездки по Индии он видел бездушие и некомпетентность английских чиновников, свысока относившихся к индийцам. Ганди с горечью писал об одном из чиновников: «Откуда ему было знать о страданиях бедной Индии? Разве он мог понять нужды, нравы, взгляды и обычаи народа? И как мог он, привыкший оценивать вещи в золотых соверенах, начать считать на медяки? Подобно тому как слон не может мыслить по-муравьиному, даже имея самые лучшие намерения, так и англичанин бессилен мыслить понятиями индийцев, а следовательно, и устанавливать законы для них».
Только Ганди собрался по-настоящему обосноваться в Бомбее и даже арендовал помещение для своей адвокатской конторы, как неожиданно получил из Южной Африки телеграмму: «Ожидается приезд Чемберлена. Пожалуйста, возвращайтесь немедленно».
В Дурбан Ганди вернулся вовремя и заблаговременно успел составить петицию для вручения ее министру колоний Джозефу Чемберлену, своему благодетелю, в свое время спасшему его от линчевания.
В Южной Африке Чемберлену белые устроили пышный прием. Помирившиеся англичане и буры преподнесли ему 35 миллионов фунтов стерлингов для имперской казны. Поэтому трудно было ожидать, что он прислушается к голосу индийской делегации во главе с Ганди. Чемберлен заявил: «Вы знаете, что имперское правительство не обладает большой властью в самоуправляющихся колониях, но ваши жалобы представляются нам обоснованными, и я сделаю все, что смогу. Однако вы и сами должны стараться ладить с европейцами, если хотите жить среди них».
В данном случае более либеральная позиция Лондона сталкивалась с расизмом белого населения самоуправляющихся колоний, какой был Наталь.
Беседа с Чемберленом разочаровала Ганди. Министр колоний, по словам Ганди, напомнил индийцам «о праве сильного, который всегда прав, иначе говоря, о праве владеющего мечом».
Из Дурбана Чемберлен направился в Трансвааль. Здесь индийские переселенцы тоже страдали от расовой дискриминации. Они обратились к Ганди с просьбой возглавить делегацию местных индийцев к министру, подобно тому как он сделал это в Натале. Ганди попытался провести новые переговоры с Чемберленом. Но небелому было совсем непросто получить разрешение на поездку в Трансвааль. Как отмечал с горькой иронией Ганди, по окончании войн правительственные органы обычно получают особые полномочия. Англо-бурская война в этом отношении не стала исключением. В Южной Африке правительство издало декрет о сохранении мира, по которому каждый проникший на территорию Трансвааля без пропуска подлежал заключению в тюрьму. Но Ганди с помощью друзей сумел добыть такой пропуск. Однако власти в Йоханнесбурге заявили, что пропуск Ганди был выдан ошибочно и ему было бы лучше убраться подобру-поздорову, поскольку к Чемберлену его все равно не допустят. Чемберлен действительно отказался принять Ганди, заявив, что не желает всюду выслушивать одного и того же человека. Ганди был очень огорчен этим.
Некоторые индийцы упрекали Ганди в том, что, по его настоянию, община помогла англичанам в войне, а теперь последние не выполняют своих обещаний. Ганди не раскаивался в том, что служил санитаром в британской армии. Но теперь он решил переселиться в Трансвааль, где дискриминация индийцев была более жесткой, чем в Натале. В Йоханнесбурге Ганди открыл бюро и попросил принять его в адвокатскую коллегию при местном Верховном суде.
Ганди вновь решил опроститься, возможно, под влиянием взглядов Льва Толстого. Он начал стирать сам, и иной раз во время судебного заседания с воротника его рубашки отваливался крахмал. Когда английский парикмахер отказался его стричь, Ганди стал стричь себя машинкой, и теперь его волосы напоминали полотно абстракционистов, чем вызывал насмешки коллег-адвокатов и судей.
Однако вскоре Ганди решил отказаться от адвокатской практики. В Южной Африке нельзя было надеяться на то, чтобы белые присяжные осудили белого, обидевшего «цветного». И вождь индийской общины решил переквалифицироваться в журналиста и целиком посвятить себя политической деятельности, которая, однако, в понимании Ганди, непременно должна была включать решение социальных и морально-нравственных проблем.
С 1903 года Ганди начал издавать еженедельную газету «Индиан опиньон» («Индийское мнение»). «Без „Индиан опиньон“ сатьяграхи, вероятно, вообще не было бы», — отмечал Ганди в одном из писем. Именно в этой газете Ганди впервые изложил теорию ненасильственного сопротивления властям.
Под влиянием книги английского писателя Джона Рёскина «Последнему, что и первому», где автор призывал вести исключительно трудовую жизнь земледельца или ремесленника, создавая сельские коммуны единомышленников, и критиковал капитализм с позиций христианского социализма, Ганди перевел издание газеты в сельскую местность. Он купил под Дурбаном, в местечке Феникс, земельный участок и организовал там колонию, обитатели которой не только издавали газету, но обрабатывали землю и таким образом зарабатывали себе на пропитание. Позднее Мохандас Ганди окончательно пришел к убеждению о необходимости физического труда для каждого человека, поскольку только такой труд ведет к духовному оздоровлению.
Книга Рёскина буквально захватила Ганди. Британский философ писал, что области экономики и морали неразрывны, что индустриализация опустила людей до уровня машин и что деньги, все больше накапливающиеся в руках немногих, не компенсируют утраты человеческого достоинства, поскольку «происходит разделение не труда, а людей, разделение на простейшие органы, разбитые на кусочки, на крошки жизни». Любовь к труду подменяется любовью к наживе, ставшей единственной целью существования. Эти идеи делали труды Рёскина популярными среди европейских социалистов. Ганди же была близка мысль философа о том, что «постоянным результатом нашей современной погони за богатством становится ежегодная гибель от наших рук определенного числа людей». Она вполне ложилась в его теорию ненасилия.
Ознакомительная версия.
