Отец не любил вспоминать этот период жизни после плена, унизительное проживание под контролем полицаев, бездействие, невозможность как-то помочь своей стране быстрее избавиться от «коричневой чумы». Это его угнетало, и он чувствовал себя беспомощным и безответным существом. В то же время он понимал, что нужно терпеть и не подавать вида, что он ненавидит и презирает «новый режим» всем сердцем.
Когда немецкие солдаты двенадцатого сентября 1941 года вошли в село, дед Алексей уже наладил свою жизнь. После взрыва шахты «Старочайкино» в июле переехал снова на свою родину – Керменчик. Кермен, в переводе с греческого на русском – жернова, мельница. На украинском – млын. Значит, село было хлебное, мололи пшеницу, рожь на муку, мир и доброта царили в общении между селянами и всегда приходили на помощь друг к другу. Короче, жили одной большой семьёй.
Сыновья, Гришка и Федька, помогали отцу в мастерской, по хозяйству, ловили рыбу и играли свадьбы. Да, да свадьбы. Но за них музыканты денег не брали. Ценились натуральные продукты. Принимали в благодарность окорок кабанчика, разные колбасы, копчения, кувшин сливок, бидончик мёду и прочие продукты. В общем, что готовили к свадьбе, тем и расплачивались. Думаете, если война – значит, всё замерло? Нет, жизнь продолжалась даже в таких условиях. Молодые так же влюблялись, встречались, сватались и играли свадьбы. Может не в таких количествах и не так широко как до войны, но всё же. Так же появлялось новое поколение детей. Тем более дед Алёша, когда переезжал из Макеевки в Керменчик, взял с собой и Гришину жену Зинаиду, которая должна родить, по подсчётам, в декабре. Тогда в семье деда Бирюшова добавится ещё один едок. Таким образом, братья влились в обыденную, трудовую жизнь семьи в оккупации, разве что иногда докучали полицаи и немцы. Приходилось играть вечера танцев для немецких офицеров в два баяна. Танго, вальсы, фокстроты, любимые немцами «Роза Мунде», «Бессаме мучо», «Риорита». На эти вечера в сельском клубе немцы приглашали местных девушек, молодых женщин, попробуй отказаться. Ничего не поделаешь, приходилось унижаться, выживать. Приходило и несколько немок в военной форме, служивших при штабе и в комендатуре. Они вели себя особняком с превосходством.
И вот, наконец, в декабре пятого числа, у Зинаиды родился сын, которого назвали Вадимом. Так Григорий стал отцом, а в семье произошло пополнение. Когда они женились, разве думали, что война внесёт свои коррективы в их молодую семью. Что Гриша, проучившись в Ростовском музыкальном училище всего один курс, уйдёт на фронт. Потом унизительный плен, побег с риском для жизни, не менее драматичный путь домой. Да, их планам и мечтам не суждено было сбыться. Фёдор и Григорий всё рвались на фронт. А где он этот фронт? Как перейти эту линию? Где она? В селе ничего об этом не было известно. Все радиоточки и приёмники немцы конфисковали, связи с внешним миром не было. Так и жили одними догадками, унижались, прогибались, лишь бы выжить. Но верили, что Красная армия их освободит.
В дом Николая Сарбаша, моего деда по матери, комендатура определила на постой двух немецких офицеров. А Мария была девушкой нетерпимой, норовистой и при любом удобном случае демонстративно это показывала:
- Уходите в свою Германию, вас сюда никто не звал! - А один из них отвечал ей:
- Мария, ты так больше не говори! Это есть - не хорошо! Если это услышит Ганс (другой офицер), он тебя расстреляет! Выведет за сарай и застрелит без лишних церемоний. Мне – говори, ему – нельзя! Потому что он истинный фашист, а я - антифашист! А почему воюю? Мобилизовали, вот и воюю! Но я никого не убивал!
У Марии и этого немца образовались не дружба, а так называемые – доверительные отношения. Когда Мария щёлкала семечки, этот немец тоже захотел попробовать. И когда он скрупулёзно, пальцами, очистил семечко, достал ядрышко и тщательно разжевал его, он сказал:
- О! Это очень вкусно! Это есть Русский шоколад!
А затем доставал из кармана кителя плитку шоколада и угощал Марию. А она бросала его на пол и говорила:
-Заберите свой фашистский шоколад! Вы что, хотите меня отравить? Пусть им ваш Гитлер подавится!
- Не говори так, это очень опасно! Ты думаешь, я люблю его? Надо потерпеть, антифашисты верят, что Гитлер войну не выиграет!
И немец терпеливо ей объяснял, что бы она больше так не делала, и хорошо, что ей именно он попался, а не Ганс. И она поднимала эту плитку, и с пренебрежением засовывала под кофту, и потом в гордом одиночестве поедала это лакомство.
А Ганс всё просил курку, млеко, яйки. И семье Сарбаш приходилось готовить пищу и кормить немцев.
У Марии были ещё сестры и братья. Анна – старшая, проживала в Москве и во время войны копала на подступах к столице противотанковые рвы. Тина работала в сельпо секретарём - машинисткой и была местной подпольщицей. Братья - Владимир и Иван - воевали в Красной армии. И она, Мария - самая младшая. Училась в одном классе с Розой Бирюшовой, сестрой Григория (в будущем её мужем и моим отцом).
Когда немцы начали забирать молодёжь для работы в Германию, Мария ни за что не хотела ехать, поэтому намазала ноги выше колен каустиком, и в этих местах образовались язвы. Но она стойко переносила боль. При медосмотре её забраковали: - Германии нужны чистые и здоровые девушки! А шрамы от каустика она проносила всю жизнь.
Однажды, весной сорок третьего года, недалеко от села совершил вынужденную посадку советский истребитель. Он был сбит, но не взорвался. Лётчик был ранен и комсомольцы – подпольщики во главе с Тиной Сарбаш выхаживали его. За речкой, в терновнике, скрывали раненного офицера от немцев и полицаев. Соорудили там шалаш и носили ему еду и медикаменты. Активисты дежурили по очереди у раненого, пока тот не поправится. От лётчика узнали, что Красная армия наступает по всем направлениям. Подпольщики на тетрадных листочках написали это известие и расклеили по селу. Вплоть до прихода наших войск, лётчик находился на попечении сельских комсомольцев. Рискуя жизнью, они внесли свой вклад в победу, в нашу Победу! Когда, приход нашей армии наступил, офицер был вполне здоров.
Так правдами и не правдами прошло почти два года. Наступило 12 сентября 1943 года, первый советский снаряд разорвался на окраине села. Красная армия наступала. Танковая бригада обстреливала немецкие грузовики и бронетранспортёры. На улицах началась паника, никто не понимал, что происходит. И лишь по поведению немецких солдат, колхозники догадались, что фашистской оккупации пришёл конец. Немцы бежали кто в чём; одни в кальсонах, другие вовсе в трусах и майке, третьи в расстёгнутых шинелях, путаясь в длинных полах и падая. С оружием или без него пытаясь на ходу грузовика забраться в кузов, цепляясь за борт, срываясь и падая, расшибаясь в кровь. Моя мать часто рассказывала об этом эпизоде, когда в хате её родственницы немцы устроили огневую точку. Два «фрица» выгнали из дома больную женщину и троих детей, и установили в одном из окон пулемёт. Мария с тётей и детворой прятались в овраге, в огороде, а рядом стояла домашняя кормилица корова. Мать прикрывала головы детей, что бы случайно не поранило шальной пулей или осколком. Фашисты долго вели прицельный огнь по нашей пехоте, пока танковый снаряд не попал прямо в хату, потом второй. Дом, конечно, был разрушен полностью, но и «фрицы» не уцелели. Все Маринины родственники остались живы, пострадала лишь корова. Её посекло осколками от снарядов и, истекая кровью, лишь жалобно мычала. Чтобы животное не страдало, его пришлось прирезать. Потом, этим мясом питались сами и кормили наших воинов – освободителей.
