- А я хочу, чтобы у вас было все спокойно, злой человек.
И я становлюсь добрым, как котенок.
- На днях все прояснится, - это я Анне о судьбе ее отца.
Этот день наступает быстро. Открывается дверь ординаторской, и я слышу голос полковника Якубчика:
- Зайди, Ниночка, зайди, детка.
Павел Федотович молча тряхнул мне руку. Ниночка привычно подала полковнику халат. Павел Федотович сегодня оживлен, даже его лысина не покрывается испариной. Неужели старый хирург решился? Во всяком случае, все об этом говорит.
- Как поживает мама? - как-то по особенному любезно обращается шеф к медсестре.
- В порядке, - отвечает Ниночка. - На пенсии она.
- Что ж, твоя мама на заслуженном отдыхе. Ты-то знаешь, как мы с ней познакомились? На фронте это было. Не кому-нибудь, а самому Рокоссовскому делала перевязку медсестра Петрук. - Павел Федотович сел за стол и теперь, почему-то глядя только на меня, продолжал: - Помню, маршал подозвал меня взглядом и сказал: "Руки у вашей медсестры золотые. Спасибо, что вы так умело обучаете персонал". А я говорю маршалу, что медсестра Петрук всего час назад прибыла в медсаноат.
"Тогда, - засмеялся маршал, - пусть она вас учит".
И учила. Что ж, я был молод, у меня были приличные знания, а у нее опыт. Что ж, это фронт. Без взаимовыручки нельзя. А сколько она меня выручала, Ниночка! - Павел Федотович произносил это все так торжественно, что Ниночка даже забыла прикрыт), пальцем темный пушок над губой. Оп передохнул и уже совсем тихо сказал: - Теперь вот ты, детка, сменила маму.
Я доволен тобой. Ты послушная, исполнительная девочка.
Вдруг полковник встал из-за стола, засуетился, глядя на меня в упор, в его мясистых пальцах зашелестел свежий рентгеноснимок.
- А перелом-то, оказывается, оскольчатый, - сооощает он и выжидательно сверлит меня взглядом. - Одно неверное движение пальцем, и осколок разрежет спинной мозг. Вот так, Платон Кречет... Да... Не лучше ли человеку сохранить то, что у него осталось? - Якуочик сморщился как от боли и тихо добавил: - Спасиоо за снимок, Ниночка.
Медсестра вышла из кабинета.
Я гляжу на его руки. О человеческие руки! Им подвластна глина, дерево, камень. Под ними металл становится мягче теста. Сильные руки человека. Они могут выбрасывать ненужное, урезать громоздкое, отсекать лишнее. А что могут эти руки, руки хирурга? Им не дозволено переделывать, они обязаны только восстанавливать, только сохранять.
- Ну хорошо, - дискантом поет Павел Федотович. - Удалим осколки, травмирующие мозг. А дальше?
- Дальше... фиксируем трансплантатом костный отдел, - говорю я так спокойно, словно это давно решено и мне осталось лишь напомнить.
- Смело, ничего не скажешь. - Павел Федотович играет со мной, точно кот с мышкой. - Но что, что же ты предлагаешь в качестве заменителя?
- Кость голени больного, - чуть не выкрикиваю я.
- Вот как! - Он снова шелестит пленкой. - Гдето ты прав, но, выходит, в одной операции три операции одновременно! - Мой разгневанный старик потрясает толстым пальцем над головой.
- Три этапа в одной операции. - Я стараюсь смягчить картину и чувствую, как от этого мне самому становится жарко.
Павел Федотович устало кладет снимок на стол.
- Это, мил человек, уникальная операция. И вообще... Мы вот с тобой толкуем, толкуем... А ведь у нас на Украине есть прекрасный специализированный санаторий. Знаешь?
- Знаю, конечно. Это в Славянске. Условия этого единственного в своем роде лечебного комплекса максимально приближают больных к нормальной жизни. Механизированные каталки, автоматизированное оборудование столовой, et caetera, et caetera. Но как бы там ни было, все это даже не полумеры. Среди обитателей сапатория есть и лихие наездники, и парашютисты, и альпинисты, ц просто автомобилисты, бегущие от городской духоты к травам, чернике, морскому прибою. Эти люди привыкли воспринимать мир в движении, в полете.
И вдруг однажды этот летящий, этот поющий ветром странствий мир замер, застыл, окаменел. Лихорадочно бьется мысль: "Неужели это все? Нет, нет! Ведь голова соображает, - так сказал мне Иван Васильевич, - только вот ноги как ватные, - как было у Вани Федорова, - полечить бы их, и все тогда!.." Наивная надежда.
Врачи уже обещают что-то невразумительное, медсестры молча лечат пролежни, тело тлеет, а под окнами палат все реже слышатся близкие и теперь такие далекие голоса жен... Летящий мир не возвращается, а все дальше и дальше уносит звуки жизни. И вы предлагаете Пронникова сбыть в этот санаторий, на вечное поселение? Иван Васильевич сперва встретил меня в штыки. А потом снова поверил в чудо.
- Нет чуда! Есть осколки, травмирующие мозг и угрожающие хирургу. И не придумано еще такое мумиё, которое спасает от взаимной опасности врача и больного.
- Но кто-то же должен когда-то решиться, Павел Федотовнч!
Полковник перебивает меня:
- Ты решай!.. Если уверен, что отойдешь от стола...
- Я?
Это была ловушка. Он прекрасно понимал, что, кроме него, рисковать некому. И когда я вышел из корпуса и брел тихими госпитальными аллеями, меня навязчиво преследовала мысль: неужели эта неделя, которую лежит у нас Иван Васильевич Пронников, это дообследование, навязанное мной, ничего не дали? И операция не откладывается, ее просто не будет.
А тут еще Женя пропал. Правда, уже конец рабочего дня, может, побежал в роддом к жене: она вот-вот должна разродиться первенцем. На всякий случай заглядываю в анестезиологическое отделение. И слышу твой голос:
- Живете, как боги. В мои времена анестезия была ошеломляющим открытием. А теперь даже отделение такое?
Да, отец, представь себе. Анестезиологи - это как техники в Аэрофлоте. Без них нет взлета, нет мягкой посадки. Каждый винтик ими прощупывается и обследуется, прежде чем летчик поведет воздушный лайнер в далекий рейс.
Иду мимо палат. Слышу знакомый говорок:
- Доброе у вас сердце, просто нервы...
Это Женя кого-то подбадривает.
- Женя! - кричу шепотом.
Обернулся, ласково улыбнулся, приподняв черныечерные брови.
- Женечка. - Мы усаживаемся в просторном холле, разделяющем наши нейрохирургическое и анестезиологическое - отделения. - Продолжим наш разговор.
Значит, профессор Гребенюк - начальник кафедры Военно-медицинской академии...
- Это я знаю.
- И знаешь, что он занимается проблемой разорванного и нарушенного спинного мозга?
- И это знаю.
- Ну, у тебя, доктор Ангел, не зря божественная фамилия! Значит, завтра, в пятшщу, ты летишь к нему в Ленинград.
- Нет, в Ленинград я не полечу.
- Женя, ты успеешь, твоя жена по крайней мере через неделю...
- Тебе мало выговора? Так Якубчик добавки даст.
- Женя, ты ведь не с пустыми руками летишь. Вот тебе чертежи нашего ретрактора. Держи. Вот свежие снимки Пронникова.
