От этой скалы берег покрыт холмами, между которыми лежали большие кучи китовых ребер, но очень мало было наносного леса. Переехав через устье еще одного ручья, мы расположились на ночлег в 24-х верстах при устье значительной реки, протекающей среди гор и называемой чукчами Веркон. Река эта при впадении в море полторы итальянские мили шириной. Левый берег ее низмен и покрыт крупным песком, а правый, напротив, скалист и образует крутой мыс, обрывисто выдающийся в море и возвышающийся до 280-ти футов отвесно. Я назвал его мысом Кибера. На скале находится конусовидная гора, называемая чукчами Ечонин.
Версты три с половиной севернее мыса Кибера скалистый остров, обставленный огромными торосами, и две с половиной версты в окружности. Не зная, что чукчи называют его Амгаотон, я именовал его Шалауровым в память путешественника, своей предприимчивостью, терпением и смертью в этих краях вполне заслуживающего, чтобы имя его хоть таким образом было сохранено для потомства. На севере и западе Шалаурова острова скалы поднимаются на 15 сажен высоты; западная строна их склоняется отлого к морю и покрыта вся китовыми ребрами, лежащими здесь в небольших отдельных кучках. Они составляют следы хижин народа, некогда здесь обитавшего и питавшегося рыбой и морскими млекопитающими, преимущественно китами, употребляя их огромные ребра вместо бревен и шестов при сооружении хижин.
Говорят, что язык этого народа был непонятен кочующим оленным чукчам и много сходствовал с наречием оседлых чукчей на берегах Берингова пролива, доселе живущих в землянках, устроенных на китовых ребрах, с одним только входом сверху. Впрочем, достаточно доказано, что оседлые чукчи составляют с алеутами и гренландцами одно поколение, распространенное таким образом по берегам Ледовитого моря, от восточных краев Америки до Шелагского мыса.
Марта 13-го дул слабый западный ветер, и хотя покрыл весь небосклон туманом, но не произвел никакого влияния на температуру. Термометр показывал поутру 19°, а вечером 25° мороза.
Нагрузившись насколько можно более наносным лесом, здесь нами найденным, оставили мы берег и направили наш путь по льду прямо на север. В четырех верстах от берега зарыли мы с известными предосторожностями часть наших запасов в лед, который был здесь не толще полутора аршина. Глубина моря была 5 сажен; грунт – жидкий зеленый ил. Разгруженные нарты отослали мы отсюда в Колымск.
Марта 14-го, проехав 17 верст NNO (при 25° и 28° мороза) по довольно гладкому льду, были мы остановлены огромными торосами, через которые надлежало пешнями прорубать дорогу. До позднего вечера работали мы с величайшими усилиями и, подвинувшись версты на три вперед, вынуждены были остановиться на ночлег от усталости и для исправления поврежденных нарт.
На следующий день при 20° холода и пасмурной погоде езда была еще затруднительнее вчерашней. Мы работали пешнями целый день в бесконечных торосах и подвинулись только на 5 верст. Нарты наши, устроенные совсем не для такого пути, пришли в самое жалкое положение, и мы вынуждены были остановиться и хоть несколько привести их в порядок. Сегодня на середине дороги нашел я глубину моря в 19 сажен; грунт состоял из песка, смешанного с глиной.
Торосы становились все выше и плотнее, а между ними лежали огромные бугры рыхлого наносного снега. Уверившись в невозможности проникнуть далее с тяжело нагруженными нартами, я решился оставить здесь большую часть наших запасов и отослать назад восемь нарт. Мы вырубили во льду две ямы и положили в них провианта и корма для собак на 23 дня. На четырех нартах хотел я с Козьминым и пятью проводниками пробираться далее на север. Мы нагрузили сани наши как можно легче и взяли с собой только на пять дней провианта и несколько дров.
Сильный западный ветер, затемнявший воздух метелью, не позволял нам, однако, предпринять немедленно дальнейшее путешествие к северу. Ночью на 18-е число ветер перешел к WNW, постепенно крепчая, превратился в шторм и разломал около нашего лагеря лед. Мы очутились на большой льдине, сажен пятьдесят в поперечнике. От сильного ветра лед с шумом трескался, щели расширялись и некоторые простирались до 15 сажен ширины. Льдина, на которой находились мы, носилась по морю. Так провели мы часть ночи в темноте и ежеминутном ожидании смерти. Наконец наступило утро, и ветер сплотил нашу льдину с другими, так что вечером 18-го марта были мы снова на неподвижной ледяной поверхности. Море под нами было в 19 сажен глубиной при глинистом грунте.
Буря затихла 19-го, и небо прояснилось, но на севере поднимались густые испарения, по-видимому, из открытого моря, отнимая у нас надежду проникнуть далеко к северу. Несмотря на то, мы не оставили нашего намерения и решились попытаться проложить себе дорогу среди окружающих нас торосов. Беспрерывно в течение целого дня работали мы, обходили огромные трещины, еще не сомкнувшиеся, и переправлялись через другие, покрытые уже тонкой ледяной корой. Весьма медленно подвигались мы и, отъехав десять верст, остановились на ночлег у высокой льдины, и имея в виду азиатский берег.
Марта 20-го погода была ясная: ветер затих, северная часть горизонта покрывалась темным голубым отливом; термометр показывал 19° холода. Огромные, один на другой нагроможденные торосы, стояли стеной и совершенно отняли у нас возможность проникнуть далее. Мы решились взять направление на WNW, но, проехав верст восемь, встретили огромную щель, по-видимому, только что затянутую тонким и совершенно гладким ледяным слоем. Обойти ее не было возможности, ибо она простиралась к WNW и OSO до краев видимого горизонта. Тут расположились мы на ночлег на 19 ½ саженях морской глубины; дно моря составлял глинистый грунт, смешанный с песком.
На следующее утро первым занятием нашим было осмотреть окрестности и изыскать средства к продолжению пути. Торосы, находившиеся на северном краю щели, были, по-видимому, прежнего образования и казались нам менее круты и плотны, а потому надеялись мы проложить себе между ними дорогу далее к северу. Но проникнуть туда не было иного средства, как только переехать по тонкой ледяной коре, покрывавшей щель. Мнения моих проводников были различны. Я решился на это предприятие, и, при невероятной скорости бега собак, удалось нам оно лучше, нежели мы ожидали.
Под передними санями лед гнулся и проламывался, но собаки, побуждаемые проводниками и чуя опасность, бежали так скоро, что сани не успевали погружаться в воду и, быстро скользя по ломавшемуся льду, счастливо достигли до противоположного края. Остальные три нарты ехали в разных местах, где лед казался надежнее, и также все благополучно переправились на другую сторону. Здесь вынуждены мы были дать отдых утомленным собакам.
