После того как обстановка вокруг меня несколько успокоилась, я еще раз совершил короткий визит в Берлин для участия в различных обсуждениях.
Летом 1943 года предпринял еще одну попытку вмешаться в ход событий. Написал Ламмерсу письмо:
«Судьбы Германии, национал-социализма и Гитлера столь тесно переплетены, что даже не самое лучшее отношение ко мне не может повлиять на мою лояльность и чувство долга.
Поэтому я был бы признателен, если бы вы сообщили мне, готов ли фюрер снова принять от меня короткое письменное послание по вопросу о политической обстановке».
19 августа 1943 года Ламмерс дал ответ:
«Я сообщил фюреру о вашем желании послать ему короткое письменное заявление о политической ситуации. Фюрер просит, чтобы вы воздержались от этого».
Я держался в стороне от роковых встреч с Герделером и министром финансов Попицем. Действия Герделера особенно привлекали слишком много внимания. Доктор Йозеф Мюллер (позднее министр юстиции Баварии) заявил на одном из заседаний суда по денацификации: «Герделер был похож на двигатель, который работает слишком шумно». Его заявление совпадает с моим впечатлением.
Я никогда не принимал участия в многочисленных обсуждениях Герделером программы будущего правительства и формирования нового кабинета. Вместе с Вицлебеном я уже в 1938 году решил для себя, что если нам удастся отстранить Гитлера от власти, то прежде всего должно быть установлено военное правительство с тем, чтобы обеспечить формирование последующего правительства посредством всеобщих выборов. Среди прочего мы предусматривали учреждение совета, состоявшего из хорошо известных представителей рабочих, который действовал бы в качестве совещательного органа при временном военном правительстве. Выработка воззваний к немецкому народу и программных манифестов будущего правительства — любимая работа Герделера — казалась мне глупым занятием. Для этого было бы достаточно времени, если бы событие свершилось. На это хватило бы двадцати четырех часов.
Одним из наших сторонников, который также служил в абвере Канариса, был член адвокатской коллегии, доктор фон Донаньи. В 1942 году он решил зачитать мне свою прокламацию, которая начиналась словами: «Гитлер мертв!» Я сразу прервал его, попросив дочитать ее, когда Гитлер будет действительно мертв.
Составлять списки министров и вверять их бумаге казалось мне еще более безумным, чем сочинение прокламаций.
Подходящих компетентных людей было не так много. Следовало держать в памяти немногих, которые заслуживали внимания, без записи их имен.
Я продолжал старательно избегать встреч с Герделером. Поэтому незадолго до покушения на Гитлера ко мне пришел бывший посол фон Хассель, чтобы справиться, готов ли я войти в кабинет Герделера. Я ответил, что такое предложение слишком преждевременно. Очевидно, однако, он хотел привязать меня к ним тем или иным способом, на что я заявил, что на данной стадии не собираюсь контактировать с Герделером никоим образом, поскольку не представляю, какую политику он намерен проводить. При образовании нового правительства я в любом случае посчитал бы своим долгом использовать свои зарубежные связи, чтобы немедленно наладить взаимопонимание с ним правительств стран западных союзников. Наш разговор происходил в парке Сан-Суси в Потсдаме. Фон Хассель покинул меня явно неудовлетворенным. Ему показалось, что я противлюсь его желанию стать министром иностранных дел.
Другая важная связь была установлена через старого друга моего сына Йенса, административного сотрудника Берлинского района обороны подполковника Гронау. Его сообщения представляли большую ценность. В первые месяцы 1944 года Гронау помог мне встретиться с генералом артиллерии Линдеманном, одним из нескольких высокопоставленных офицеров, неприязнь которых к режиму достигла уровня, когда вызрела решимость действовать. Вскоре после этого Линдеманна назначили начальником артиллерийско-технической службы Верховного командования сухопутных войск и поручили ему снабжение артиллерией и боеприпасами всех армий на Восточном фронте. В этом качестве он мог поддерживать тесные связи со штабом Верховного командования и вскоре установил контакты с некоторыми высокопоставленными офицерами, которые, подобно ему самому, были готовы свергнуть гитлеровский режим насильственным путем.
Наконец я нашел человека, который имел прямой доступ к Гитлеру! Этой возможности я давно лишился. Линдеманн находился на Востоке, но, когда бы он ни приезжал в Берлин, мы обсуждали подготовку покушения на Гитлера, и я пользовался каждой возможностью призвать к ускорению приготовлений.
Конечная стадия подготовки длилась несколько недель. Различные сроки покушения, которые мы назначали, откладывались, поскольку возникали те или иные препятствия из-за перемещений Гитлера. Становилось, однако, все яснее, что запланированная акция могла быть проведена примерно в середине июля.
17 июля я отвез двух своих малолетних детей от второго брака к дочери в Верхнюю Баварию, чтобы не подвергать их опасности дома. 20 июля я находился в мюнхенском отеле «Регина», когда узнал, что заговор провалился.
Наутро после покушения на Гитлера привратник обратил мое внимание на то, что за мной следят сотрудники гестапо, разместившиеся в отеле. Я решил, что будет лучше покинуть заведение, и 22 июля снова вернулся в свой загородный дом близ Берлина.
Весь день мы с женой провели вдвоем, слушая по радио сообщения об арестах и расстрелах. Лишь гораздо позднее я узнал о событиях, происшедших в Военном министерстве на Бендлерштрассе.
23 июля в семь часов утра наш повар разбудил меня, постучав в мою спальню и сообщив, что сотрудники гестапо хотят со мной поговорить. Я открыл дверь еще в пижаме.
Мне сообщили, что я арестован.
Спокойно одевшись, я сказал жене, чтобы она сделала то же самое. В присутствии полиции я передал ей самые нужные ключи.
Затем меня сопроводили вниз по лестнице к выходной двери, у которой уже стояло несколько машин. Я попрощался с женой и сказал, что вернусь домой через несколько дней. Ее лицо покрыла мертвенная бледность, и я увидел, что она не особенно верит в мое обещание.
Глава 53
Концентрационные лагеря
Процессия машин отвезла меня в концентрационный лагерь Равенсбрюк в Мекленбурге. Когда меня провели в тюремную камеру, охранники шутя заметили, что это та самая камера, которую раньше занимал мой племянник, отбывавший двухлетний срок заключения.
