Ознакомительная версия.
Мисс Шелдон, Розалиндина классная дама, написала мне, что Розалинда собирается по окончании следующего семестра сдавать экзамены на аттестат; она, мисс Шелдон, сомневается, что у моей дочери есть шанс выдержать их, но почему бы не попробовать? Мисс Шелдон ошиблась, потому что Розалинда с легкостью сдала экзамены. Мне предстояло обдумать следующий шаг в судьбе почти уже пятнадцатилетней дочери.
Розалинда и я сошлись на том, что ей следует поехать за границу. Мы с Максом отправились выполнять миссию, которая всегда давалась мне с огромным трудом — выбирать место, где Розалинда продолжит учебу. Выбор предстояло сделать между некоей парижской семьей, несколькими в высшей степени благовоспитанными молодыми дамами, державшими школу в Эвиане, и, наконец, школой в Лозанне, возглавлявшейся тремя педагогами, которых нам горячо рекомендовали. Было еще учебное заведение в швейцарском местечке Гштаад, где девочки наряду с прочими дисциплинами овладевали мастерством катания на лыжах и другими зимними видами спорта. Я не умела расспрашивать людей. Как только я садилась напротив, язык мой словно прилипал к нёбу. А в голове вертелось: «Посылать мне сюда свою дочь или нет? Как мне узнать, что вы за люди? Господи, как мне узнать, хорошо ли ей будет с вами? И вообще, как тут?» Вместо этого я начинала мямлить: «Э… э…» — и задавать, по-видимому, совершенно идиотские вопросы.
После множества домашних советов мы выбрали мадемуазель Тшуми из Гштаада. И потерпели фиаско. Розалинда писала мне чуть ли не по два раза в неделю: «Мама, здесь ужасно, совершенно ужасно. Девочки здесь, ты даже не можешь себе представить, какие они! Они носят ленты в волосах — надеюсь, тебе все ясно?»
Мне ничего не было ясно. Я не понимала, почему бы девушкам не носить ленты в волосах, во всяком случае, я не знала, что уж такого плохого в этих лентах.
«Мы ходим парами — парами, ты только вообрази! В нашем-то возрасте! И нас никуда не пускают, даже в деревню купить что-нибудь в магазине. Ужасно! Как в тюрьме! И не учат ничему. Что касается ванн, о которых ты говорила, так это просто вранье! Ими никто не пользуется. Ни одна из нас ни разу не приняла ванны! Здесь и горячей воды-то нет. А чтобы кататься на лыжах, мы находимся, разумеется, слишком низко. Может, в феврале здесь и будет достаточно снега, но и тогда сомневаюсь, чтобы нам разрешили кататься».
Мы вырвали Розалинду из темницы и отправили сначала в пансион в Шато д'Экс, а потом в очень милую старомодную семью в Париж. Возвращаясь из Сирии, заехали туда за ней, питая надежду, что теперь она говорит по-французски. «Более-менее», — ответила на наш вопрос Розалинда и тщательно следила за тем, чтобы мы не услышали от нее ни одного французского слова. Но вдруг она заметила, что таксист, который вез нас с Лионского вокзала в дом мадам Лоран, делает крюк. Розалинда высунула голову в окно и на живом, беглом французском языке поинтересовалась, почему он поехал именно по этой улице, а затем указала ему более короткий путь. Шофер был посрамлен, а я порадовалась тому, что благодаря этому случаю получила основание утверждать, что Розалинда говорит по-французски.
У нас с мадам Лоран состоялась дружеская беседа. Она заверила меня, что Розалинда ведет себя очень хорошо, всегда comme il faut. «Но, — продолжала она, — madame, elle est d'une froideur excessive! C'est peut-etre le phlegme britannique?»
Я поспешно подтвердила, что это «le phlegme britannique». Мадам Лоран все время повторяла, что старалась быть Розалинде матерью. «Mais cette froideur — cette froideur anglaise!»
Мадам Лоран вздохнула при воспоминании о том, как был отвергнут ее бурный сердечный порыв.
Розалинде предстояло прожить за границей еще полгода, а может, год. Она провела это время под Мюнхеном, в одной немецкой семье, изучая немецкий язык. Следующий ее сезон был лондонским.
Здесь ее ждал безоговорочный успех, ее называли одной из самых привлекательных дебютанток года, и она развлекалась вовсю. Я лично думаю, что это пошло ей на пользу — придало уверенности в себе и позволило приобрести светские манеры, а также навсегда излечило от безумного желания без конца участвовать в шумных забавах. Она сказала, что подобный опыт не был лишним, но больше совершать все эти глупости она не намерена.
Я заговорила с Розалиндой о работе — при этом присутствовала ее лучшая подруга Сьюзен Норт.
— Ты должна сделать выбор, — безапелляционно заявила я дочери. — Мне все равно, чем ты займешься, но надо что-то делать. Почему бы не выучиться на masseuse? Это всегда пригодится в жизни. Или изучи искусство аранжировки цветов.
— О, этим сейчас все увлекаются, — возразила Сьюзен. В конце концов девочки пришли ко мне и сообщили, что решили заняться фотографией. Я очень обрадовалась, так как и сама хотела более серьезно заняться ею. На раскопках большую часть снимков приходилось делать мне, и я считала, что уроки в фотостудии окажутся для меня весьма полезными, ведь я мало что понимала в этом деле. Столько наших находок надо было снимать прямо на месте раскопок, вне студийных условий. И поскольку некоторым из них предстояло остаться в Сирии, было чрезвычайно важно сделать с них как можно более хорошие снимки. Я с энтузиазмом принялась рассуждать на эту тему и вдруг увидела, что девочки прыскают со смеху.
— Мы имеем в виду вовсе не то, что ты, — сказала Розалинда. — Мы не собираемся брать уроки фотографии.
— А что вы собираетесь делать? — обескураженно спросила я.
— Мы будем сниматься в купальных и других костюмах для рекламы.
Я была страшно шокирована и не сочла необходимым это скрывать.
— Вы не будете сниматься для рекламы в купальных костюмах, — заявила я. — Даже слышать об этом не желаю!
— Мама ужасно старомодна, — со вздохом сказала Розалинда. — Множество девушек позируют для рекламы. И между ними существует большая конкуренция.
— А у нас есть несколько знакомых фотографов, — подхватила Сьюзен, — и мы могли бы убедить кого-нибудь из них снять одну из нас на обертку мыла.
Я продолжала настаивать на своем вето, и в итоге, сдавшись, Розалинда сказала, что подумает об уроках фотографии. В конце концов, решила она, можно же и самим фотографировать манекенщиц — и не обязательно в купальных костюмах.
— Пусть это будут настоящие костюмы, застегнутые до самого подбородка, если тебе так нравится, — сказала она.
Итак, в один прекрасный день я отправилась в фотошколу Рейнхардта и то, что я там увидела, так меня заинтересовало, что я записала на курс обучения не их, а себя. Они разразились безудержным смехом.
— Мама попалась вместо нас! — воскликнула Розалинда.
— О, бедная, голубушка, вам будет так тяжело! — подхватила Сьюзен.
И мне действительно было тяжело, я очень уставала! В первый же день, пытаясь снять звездопад, я так набегалась, а потом так вымоталась, проявляя негативы и делая все новые и новые отпечатки, что едва стояла на ногах.
В фотошколе Рейнхардта было много разных отделений, включая и коммерческое. Я выбрала именно его. В то время была мода: чтобы все выглядело как можно менее похожим на себя самое. К примеру, фотограф клал на стол шесть столовых ложек, затем взбирался на стремянку, свешивался с нее вниз головой и таким образом добивался необычного ракурса или получал изображение не в фокусе. Существовала также тенденция помещать изображение не в центре снимка, а где-нибудь в углу или так, чтобы часть объекта уходила за пределы фотографии, даже на портрете могла присутствовать лишь часть лица. Все это были новомодные веяния. Я принесла в фотошколу головку, вырезанную из букового дерева, и экспериментировала, снимая ее через самые разные фильтры — красный, зеленый, желтый, чтобы получить всевозможные эффекты, каких только можно добиться в искусстве фотографии с помощью светофильтров.
Человеком, не разделявшим моего творческого энтузиазма, был бедный Макс. Ему требовались снимки, сделанные в манере, противоположной той, какую я тогда осваивала. Он хотел, чтобы объект выглядел именно таким, каков он есть на самом деле, чтобы было видно как можно больше деталей, чтобы ракурс был точным и так далее.
— Не кажется ли тебе, что само по себе это ожерелье весьма невыразительно? — бывало, вопрошала я.
— Нет, не кажется, — твердо отвечал Макс. — Ты сняла его так, что оно получилось каким-то смазанным и перекрученным.
— Но теперь оно выглядит так привлекательно!
— Мне не нужно, чтобы оно выглядело привлекательно, — отвечал Макс, — мне нужно, чтобы оно выглядело таким, какое оно есть. И ты забыла положить рядом линейку.
— Но она разрушает художественное впечатление! С ней снимок выглядит ужасно!
— Ты должна показать, каков размер объекта, — вразумлял меня Макс. — Это чрезвычайно важно.
— Но можно, по крайней мере, поместить ее внизу, под названием?
— Нет, это будет совсем другое дело. Линейка должна быть отчетливо видна и находиться рядом.
Ознакомительная версия.
