Я в упор подошла к Романенко. "Вы почему задерживаете операцию? Оперировать будете не вы, оперировать будет Симонян".
И этот Романенко спокойно ответил: "Ландау умрет на операционном столе. Я против операции. Он ее никогда не перенесет. Зачем оперировать?". Хотелось вцепиться в этого спокойного, бездушного хирурга и разорвать его, но сдержалась.
— Как зачем? Чтобы помочь больному. Нельзя допустить, чтобы он умер до операции. Вы врач, разве вы не понимаете, что операция — единственный шанс выжить или, в крайнем случае, пусть, как Королев, умрет под наркозом. Королев доверил свою жизнь хирургу, он умер под наркозом, без мучений. Я настаиваю на немедленной операции. Он измучен вконец, он сам умоляет о немедленной операции, спаечная атака началась сегодня с четырех часов утра. Кирилл Семенович, ведь вы врач, немедленно оперируйте. Пусть этот главный хирург возражает. Не обращайте на него внимания.
Обещали немедленно оперировать. Гарик меня вывел. Я металась. Потом Дау взяли в операционную. Мы с Гариком уехали домой в 0 часов ночи. В ту же ночь Романенко подал заявление главному врачу больницы Григорьеву в письменной форме, что он, главный хирург больницы АН СССР, за жизнь академика Ландау ответственности не несет, он против операции.
Еще человек жив, а медик, врач, давший клятву Гиппократа, мелочно снимает с себя ответственность — это медик-бюрократ!
Привожу рукопись К.С.Симоняна.
"ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛАНДАУ"
24 марта 1968 года. Воскресенье. 10 часов утра. Звонок по телефону. Кора Ландау сообщает, что Дау с утра стало хуже вздут живот, — что она уже позвонила Борису Евгеньевичу Вотчалу, который обещал скоро приехать, и что она просит меня не отлучаться из дому. Обещаю.
Последние несколько дней действительно жалобы Дау на боли в животе усилились, да и живот стал более вздутым, чем обычно. Мы с Вотчалом решили испробовать разгрузочную яблочную диету, но она, по-видимому, не помогла. Зная склонность Коры Ландау к преувеличению жалоб мужа, успокаиваю себя, что все обойдется, тем более что телефон молчит.
Однако в 12 часов дня звонок. У телефона Кора Ландау. Дау хуже, и мы договариваемся, что, если процедуры, проводимые работниками больницы АМН, не помогут, мне придется приехать, когда она даст знать. В 15 часов позвонил главный врач больницы АМН Ростислав Владимирович Григорьев, отличный администратор и чуткий, добрый врач. Он встревожен. Дау становится хуже и за мной выслана машина. Вотчал осмотрел больного и пожелал, чтобы Дау был немедленно осмотрен хирургом. Одеваюсь и выхожу к ресторану "Серебряный бор", где обычно меня ждет машина больницы при поездках к Ландау. Очень скоро приходит машина. Шофер мне незнаком, он доверительно сообщает, что все встревожены и что постарается доставить меня быстрее.
Лента шоссе. Поворот на Краснопресненский мост. Набережная реки Москвы. Мимо проплывает Новодевичий монастырь — контраст с сияющими крестами церкви словно утверждение, что движение — не лучшая форма существования материи. Сегодня хороший, по-настоящему весенний день. Неужели этот день для Дау — начало новой катастрофы? Именно теперь, когда он стал набирать темпы возвращения к творческому мышлению. Отгоняю эту мысль, которая упрямо возвращается, как омар, которому мешают усесться на выбранное им местечко. Минуем мост через Лужники, и машина, мягко поворачиваясь, проскальзывает на Воробьевское шоссе. Институт Капицы и Ландау. Капица и Ландау — звездное содружество двух огромных талантов, эксперимента и теоретической мысли.
Машина останавливается во дворе у длинного двухэтажного дома, разделенного на отдельные квартиры для сотрудников. Во второй квартире живет семья Ландау. Дверь распахивается.
— Слава богу! (Это ко мне, верней, к моему приезду).
— Очень плохо. (Это о состоянии Дау).
Ее вид! Сжатое гибкое тело, словно готовое к прыжку, поворот головы в сторону, где лежит Дау, взгляд из углов глаз направлен в мою сторону.
Люди разговаривают глазами. Слова только корректируют диалог. Во взгляде Коры читаю весь рассказ о состоянии Дау с самого утра. Может быть, надо было сразу приехать! При первом звонке! Сбрасываю пальто и по винтовой лестнице вбегаю в кабинет больного, где он, как обычно, лежит на спине и усиленно разрабатывает правой рукой пальцы левой. Обычно это делает Таня, на протяжении всей болезни неотступный медик, превратившийся в преданного друга. Сегодня Тани нет. Дау сам разрабатывает пальцы, и по тому, как он это делает, видно, что боли усилились. Чем сильнее боли в животе, тем энергичнее разгибает он пальцы, чтобы болью в пальцах отвлечь боль в животе. Лицо Дау спокойно. Признаков интоксикации нет, и я издаю облегченный вздох. Только теперь замечаю, что в кабинете еще двое: Тоня — медицинская, очень опытная хирургическая сестра и врач неотложной помощи. Все приготовлено для сифонной клизмы, но Дау отказался что-либо делать до моего приезда. Сбрасываю одеяло, чтобы посмотреть живот, и ругаюсь: живот вздут как резиновый мяч, при надавливании передняя брюшная стенка пружинит. Пульс остается обыденным для Дау, не частит. Паралитическая кишечная непроходимость.
Будем пытаться освободить кишечник от газов. Если это удастся, опасность оперативного вмешательства минует.
— Дау, надо потерпеть, потому что меры будут энергичными и болезненными.
Больной делает жест, означающий согласие. Его глаза внимательно и спокойно направлены на врача.
— Кирилл Семенович, — спрашивает он, — может быть, это моя погибель пришла?
В его глубоких, умных и добрых глазах где-то мелькает искра юмора. Спасительный юмор. Он выручал его не раз.
Переводим больного в комнату его сына Гарика. И Тоня принимается за дело!
Проклятый вопрос! Он повис с самого начала, когда, казалось, все уже позади и остались только боли в животе.
Что это за боли? Связаны они с корой головного мозга при отсутствии источника боли в животе? Или болит живот по другой причине, например, из-за наличия спаек? Сознание может ощущать боль в животе, когда нет причины для этих болей. Дело в том, что все органы и ткани организма имеют представительство в коре. В условиях патологии это представительство дает о себе знать, когда даже отсутствует орган, который болит. Хирурги отлично знают примеры, когда после ампутации конечности больной долгое время, иногда годы, жалуется на ощущение боли в пальцах давно отрезанной ноги.
Нейрохирурги относительно болезни Дау придерживались именно этой точки зрения. Жена Дау, Кора, всей силой своей натуры противилась этому взгляду. Что это — интуиция или страстное желание найти выход из создавшегося тупика?
