цифру на секунды, на мгновения. Кто летал, тот поймет, что такое эти 54 миллиона секунд в воздухе!
Теперь на пенсии. «Вылетался весь»,- говорит тетя Катя. Однако не покидает аэродром «старый Евсей», на земле учит небу молодых пилотов.
И приезжают сыновья. Редко они собираются вместе – то один прилетит, то другой. Даже фотографии семейной нет. Есть старая, на ней в летной форме только двое- отец да старший сын Алик. А Женя, младший, там еще в пионерском галстуке. По нескольку лет не собираются вместе, да и нелегко это сделать – в разных концах Союза гремит летная фамилия Евсеевых. В Якутии знают Алика, чукчи, как родного, встречают Вадима: «Этик, Вадик!» Славу хорошо знают в Средней Азии и Молдавии, Женю – в Архангельской области. Четыре сына, четыре характера. Скромный, добродушный Алик до гражданской авиации был летчиком-истребителем, лихой, изобретательный Вадим тоже был военным летчиком, только морским, энергичный Славка, друг мой Славка, Малый, с которым мы три года просидели в школе за одной партой, – встретишь такого на улице и подумаешь: красив, как летчик! – и, наконец, Женька, у которого все впереди.
«Я часто бываю в Кишиневе и всегда захожу к Евсеевым. На этот раз мне особенно повезло: кроме стариков в доме были сразу два сына: Слава и Женя. Проговорили всю ночь- рано утром разлетались в разные концы. Славка играл на гитаре, много новых «летных» песен услыхал я в ту ночь, даже собственные стихи под самодеятельную музыку…
Сегодня все Евсеевы – летчики гражданской авиации. И как говорится, дай Бог, чтоб так было всегда, чтоб они летали только на гражданских машинах. Но знаю: именно такие парни спасли Отечество в самые трудные времена, таким были вы, дядя Женя, и, если придется, сотни таких парней заслонят родную землю. И среди них рядышком пойдут пять пар краснозвездных крыльев орлиной семьи Евсеевых».- Так я рассказал о них в «Комсомолке» в 1967 году.
Умерла тетя Катя. И вместо Алика теперь – строгий обелиск с портретом красивого военного летчика. Отлетали Вадик и Женя. И только Славка, верный Славка, командир тяжелого Ту, нет-нет да и прилетит,
и мы вспомним про наши Финские… А недавно я впервые привез в Кишинев своих сыновей, чтоб увидели могилы деда и бабки, которые не дожили до внуков. А назад, в Москву, нас вез Славка, он специально для этого попросился в рейс. И щемяще было услышать кому-то безразличное, но только не мне: «Полет выполняет экипаж Молдавского территориального управления гражданской авиации. Командир корабля – пилот первого класса Евсеев Вячеслав Евгеньевич».
Были мы снова и на наших Финских. Вспомнили, как ногой били лянгу- кусочек кожи с шерстью, на который пришивалась свинцовая кругляшка,- кто сколько раз стукнет, да еще как на орешнике выуживали тарантулов из норок…
То было в эпоху «Тарзана». Каждую из четырех серий мы смотрели по нескольку раз, и на орешнике, на деревьях устроили гнезда. Веревки вместо лиан, вайсмюллеровские крики при прыжках с дерева на дерево… Мы со Славкой сидим в гнезде, а сосед наш, Генка Быленок, угощает черешней. Он лезет за ней в карман, достает ржавую гайку, рогатку, голову воробья, чинарик, а потом и горсть ягод. Никогда больше мы не будем так близки к природе…
В Кейптаунском порту с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж…
Кто из моего поколения не помнит эту залихватскую песню, живописную драку английских и французских моряков!
А боцман Раузер
достал свой маузер,
и оземь грохнулся
гигант француз,- цуз, цуз…
Позже я узнал, что в других широтах нашего детства фамилия боцмана в песне была Раунинг и доставал он, соответственно, браунинг, но смысл оставался прежним.
Часто на мотив «Песни артиллеристов» мы горланили:
Горит в зубах у нас большая папироса, идем мы в школу двойки получать, пылают дневники, залитые чернилом, на первом же листе стоит огромный кол!
Мать, услыхав, сердилась, и говорила: «Хоть кол теши ему на голове!» А для меня «кол теши» сливалось в одно слово, и я не мог понять, что это за «колтеши» да еще на голове?
Вспомнили, как любили все загадочное, легенды, но не знали, что это – легенды, думали – правда. Верили, что у Всеволода Боброва на левой «смертельной» ноге повязка – как ударит этой ногой, так судья его удаляет с поля, потому что в Англии он убил мячом обезьяну, защищавшую ворота не то «Арсенала», не то «Челси». Мы ни разу не видели настоящий футбол, радио в поселке не было, а когда в начале 50-х родители купили радиоприемники, мы стали слушать репортажи Вадима Синявского, талантливые, как, вероятно, и тогдашняя игра наших лучших команд. Слушаем передачу, а кто-то:
Пацаны, у Сталина есть приемник: видно того, кто говорит!
А вот в это не верилось.
Темнеет. Мы вылезаем из гнезд, и Вадька налаживает самодельный фильмоскоп. На стене евсеевского дома смотрим диафильм «На Берлин!» – как наши летчики бомбят германскую столицу. Изображение нерезкое, пленка подгорает, но интересно! Ждешь не дождешься, когда стемнеет.
Тепло. Лето. Прозрачные виноградные листья на освещенных верандах. Мотыльки, летучие мыши… Матери зовут нас по домам. Отец, как обычно, посылает меня на пеленгатор – это недалеко, на пригорке, метров пятьсот от нашего дома. Я должен войти и сказать дежурному заученную фразу:
Скажите, пожалуйста, куда папа завтра летит и во сколько?- Дежурный позвонит на аэродром и ответит мне. Каждый раз я стеснялся туда ходить, а надо. Даже кажется, и сейчас вот-вот пойду туда.
Раз-другой отец посылал меня и на самолет – то за одежной щеткой, круглая такая, лакированная, то еще за чем-то. Бывалый темно-зеленый Ли-2. Запах масла, кожи – самолеты еще не пахли полиэтиленом… Охранник с винтовкой. Знает меня, пропускает в кабину. Если не вчера, то когда все это было, или не было вовсе?
Старшие из нашей команды «финских» по вечерам отправлялись в город, в парк, в кино. Скоро и мне туда
дорога. Там страшновато. На тротуаре мальчики в клешах, в тельняшках под расстегнутыми рубахами, в кепках-«лондонках» с тремя выдернутыми посредине нитками. Небрежно грызут семечки и могут попросить двадцать копеек. Отказывать им не стоит. Правда, кому-то вроде бы с десяти дали 9 рублей 80 копеек сдачи…
…По утрам ходили занимать очередь. Туговато было с сахаром. А муку давали только перед праздником по три кило в одни руки. Масло сливочное еще не «выкидывали» в магазины, и отец, когда летал в Москву, привозил по полкилограмма…
Мы еще не сыты, но уже не голодали. Большим подспорьем стали огороды. Видать, начальство сообразило, что наша авиация долго не протянет, если каждой семье не выделить за аэродромом по десять соток, а многодетным – по пятнадцать. Весной поле распахали и поделили. Надо было копать и сеять. Кукуруза, подсолнухи, картошка, да возле дома еще лук, редиска, помидоры, когда это свое- большое дело! К тому ж коза, поросенок, и какой вкусной была домашняя колбаса!
