Первая моя удочка была из бамбукового прутика и стоила 50 копеек. Я забрасывал ее в каждую лужу и находил там рыбу. Было мне лет шесть-семь, наверное. Вторая удочка, уже взрослая, тоже, правда, бамбуковая, но составная, трехколенная, стоила уже четыре тридцать (деньги!), была, конечно, несравненно больше и лучше, но – на рыбалке я оказывался уже не так часто. Не каждый день. Потом пошли спиннинги, катушки, телескопы, японские лески… А на рыбалку я выбирался реже и реже. И все же был для меня один святой день в году – в районе девятого мая. Это время, когда плотва собирается на нерест и клюет как бешеная. И было любимое место – река Шоша по Ленинградке, километров сто десять от Москвы. Там трасса вдруг вырывается на длиннющую дамбу, слева и справа – бескрайняя водная гладь, Шоша сливается с Волгой, и всегда у меня от этого вида захватывало дух. Я оставлял свой «Жигуль» на обочине (тогда еще было можно, не было никаких отбойников), надевал рыболовные сапоги, забирался в прибрежную траву насколько мог и весь день ловил восхитительную серебряно-черно-красную шершавую плотву. Годы шли, но традиция жила.
И вот я купил себе восхитительную надувную лодку. Маленькую, одноместную, удобную. Снастей к этому моменту у меня уже было невероятное количество, а на рыбалку я выбирался практически раз в год – как раз на Шошу. Какой-то противный голос из глубин подсознания нашептывал мне, что этой покупкой я вбиваю последний гвоздь в крышку гроба своего юношеского увлечения, но соблазн оторваться от берега и выгрести на водное зеркало к дальним островкам осоки был так велик! Я еле дождался мая.
Накануне я даже не ложился – собирал снасти. Да и ночи-то в это время года практически нет – только стемнело, и вот уже светает. Выехал часа в четыре утра. Путь, надо сказать, неблизкий – почти половина Окружной, потом подмосковная Ленинградка, потом город Клин, который никак не объехать, и только потом – финишная прямая. Добрался до места, встал на обочине, надул лодку и понял, что весла остались дома. Даже отчетливо вспомнил где – у ворот гаража. Лодка без весел – машина без колес. Знаете, что я сделал? Стиснул зубы, выпустил из лодки воздух, убрал ее в багажник, развернулся и поехал домой за веслами. Вернулся я на Шошу уже в начале одиннадцатого. Все равно, плевать. Я снова надул лодку, сложил в нее чертовы весла и снасти и поволок ее по травяному склону к воде. И уже у самой воды услышал страшный звук: лодка шипела. Громко. Она наделась боком на единственную в округе арматурину, торчавшую из земли. Это был приговор. Законы устройства мира оказались сильнее меня. И тогда я медленно свернул уже бесполезную лодку, разобрал удочки, сложил все в багажник и поехал домой – никуда не торопясь.
Думаете, в лодке дело?
Я так и не научился следовать совету Славы Полунина. Он сохраняет хорошее настроение таким образом: с утра изучает список предстоящих дел и, если существует хоть малейшая возможность какое-то из них не делать, – не делает. Я честно пытался – не получается. И вот каждое утро я сажусь в машину и еду эти дела делать – независимо от степени важности предстоящего. Я двигаюсь в плотной толпе машин. Нет, это давно уже не поток – это толпа. Причем толпа исключительно сильно раздраженная. Все ненавидят всех. Толкаются. Бессмысленно прыгают из ряда в ряд. Причем степень права на приоритет определяется стоимостью автомобиля – зависимость линейная. «Газели» не в счет – они вне конкуренции. О таком простом приспособлении, как сигнал поворота, уже давно никто не вспоминает. Нет, неправда – еще недавно вспоминали. Хотя бы через раз. Теперь уже нет. Потому что явление прогрессирует. Это особенно заметно, когда возвращаешься из-за границы.
В Америке есть такое выражение – «chinese driver» – «китайский водитель». Это идиоматическое выражение означает – ну очень плохой водитель. Недавно я был в Китае, провел там десять дней. Ребята, я не видел за десять дней ни одной аварии, клянусь! Ну да, они странно ездят, могут, например, вдруг начать разворачиваться из правого ряда. Им посигналят, конечно, но – пропустят! В Москве, если я не видел в течение дня трех аварий, мне уже чего-то не хватает. Какое-то облако общего озверения висит над городом. Надеюсь, пока не над страной – еще не всех накрыло. Хотя…
А ведь знаете – в Китае живут не лучше, чем у нас. Объективно хуже. И, наверно, поводов для раздражения у них должно быть, во всяком случае, не меньше. Я вам больше скажу: и мы сами еще совсем недавно жили хуже – в коммуналках, в очередях за кефиром и колбасой и в баню ходили раз в неделю по субботам. Может, не так было обидно, потому что практически все? Кроме ответственных работников за забором, но из-за забора было не видно, поэтому не раздражало? Помягче были, подобрее. Тоже, конечно, хамили иногда друг другу, но в трамвае – к авариям это не приводило.
Ну да, я понимаю – орут по телевизору, так сейчас положено. Особенно в общественно-политических программах. И просто в общественных. Называют, скажем, передачу «Пусть говорят», а они там орут. Причем все одновременно. Брызгают слюнями. Ну ладно, тут хоть повод есть – мама ребеночка в стиральной машине утопила. А в политических-то чего? Ребята, успокойтесь, с вас ваши избиратели пример берут! И как вы микрофонами об пол швыряетесь, мы уже сто раз видели, и кто президент у нас будет, нам уже давно сказали – чего вы психуете? Хватит играть в сумасшедший дом!
И вот если бы спрыгнул ко мне с елки желтый ангел, я бы сказал ему: «Послушай, если можешь, сделай так, чтобы мы все остыли. Выдохнули, что ли. Улыбнулись друг другу. Одновременно. Купили подарки любимым и детям. И не торопясь, пропуская вперед женщин и тех, кто старше, пошли друг к другу в гости – сидеть за столом, говорить только приятное, шутить необидно, радоваться жизни».
Я очень хорошо знаю, как он выглядит. Я знаю, какая у него машина. Это дешевый корейский джип. Когда-то он был серебряный, но сейчас серый от покрывающей его пыли. На заднем затемненном стекле расположена какая-нибудь пошлейшая надпись типа «Спасибо деду за победу!». На крыше багажник, на торпеде освежитель воздуха в виде золотой короны в натуральную величину, пара иконок, в салоне надрывается «Радио Шансон». Он тормозит на обочине, там, где лес подходит прямо к дороге, и вылезает из машины. Он еще достаточно молод, но склонен к полноте, волосы ежиком, под глазами мешки, выражение лица сонное и крайне не располагающее к общению. На нем сильно не новая майка из Антальи, плотно облегающая его свиные бока, пестренькие шорты и шлепанцы. В углу рта прилип окурок. Он не спеша обходит машину, открывает багажник и выволакивает оттуда два пластиковых мешка с мусором. Один из них надорван, оттуда лезут мятые пивные банки и прочая дрянь, но его это совершенно не смущает. Он бухает мешки на обочину (от этого тот, что надорванный, лопается совсем) и поворачивается, чтобы вернуться в джип. В этот момент раздается тихий щелчок, что-то больно обхватывает ногу в районе щиколотки, и через долю секунды неведомая сила швыряет его ввысь, прямо в крону огромной ели, стоящей рядом, и вот он уже висит вниз головой, медленно вращаясь вокруг собственной оси, слегка задевая мохнатые колючие ветви. Он похож на большую нелепую елочную игрушку, впрочем, снизу, из-за веток, он практически не виден, да и любоваться им некому – машины тут не останавливаются.
