Тэтчер не сдавалась. Она видела, что британские университеты стонут под бременем огромного числа преподавателей, получивших право пожизненного найма, защищенных системой гарантированной заработной платы государственных служащих, преподающих дисциплины и курсы, нужные лишь им самим. На нее не производили впечатления аргументы, что пользу университетов нельзя мерить критериями эффективности или что курс по истории средневековой литературы, который слушают всего один-два студента, определяет престиж университета. Правительство не могло позволить подобной роскоши. К 1990 году Тэтчер хотела иметь на 35 процентов больше выпускников — специалистов по естественным наукам и на 25 процентов больше инженеров, чем в 1980 году. Студенты, считала она, должны приобретать те специальности, которые необходимы стране для поднятия ее конкурентоспособности. Тэтчер готова была примириться с временной утечкой мозгов за границу как с неизбежным злом, подобно тому как примирилась она с утроением безработицы в течение двух первых сроков ее полномочий. Система нуждалась во встряске.
Когда критики заявляли, что с университетами нельзя обращаться как с заводами, она спрашивала — а почему? Английским университетам никогда не приходилось самим зарабатывать себе на жизнь, как это делают частные университеты в США. Оксфордский университет, например, зарабатывает в год около 12 миллионов долларов; Гарвардский — 4,5 миллиарда. Когда в 1988 году Оксфордский университет, проконсультировавшись у своих коллег в Гарварде и Принстоне, начал кампанию по сбору пожертвований, громче всех это приветствовала Тэтчер. До этого университет никогда не пытался получить никаких пожертвований от 116 тысяч своих выпускников, многие из которых входят в число самых преуспевающих и богатых людей мира.
Разобравшись с системой образования, Тэтчер решила применить принципы свободного рынка к Национальной системе здравоохранения (НСЗ), этому подлинному бриллианту в созвездии всех тех, кто существует за счет социальных ассигнований правительства. Целью, объясняла премьер-министр, было предоставить врачам и больницам большую свободу действий, одновременно снизив в здравоохранении неоправданные издержки и добившись более экономного расходования государственных средств. Противники Тэтчер в этом вопросе, однако, полагали, что на самом деле она стремится добиться приватизации здравоохранения. Она действительно хотела бы этого, будучи убеждена, что частная медицина окажется более эффективной; но Тэтчер понимала, что страна этого не потерпит. Когда она попыталась ввести частное страхование, в парламенте премьер-министра подвергли настоящей расправе. Ее предварительные и ориентировочные предложения на этот счет Нейл Киннок назвал «дешевой и скверной стратегией дешевого и скверного правительства». Тэтчер отступила, но продолжала дразнить систему. Некоторые больницы начали арендовать рентгеновское оборудование вместо того, чтобы покупать его. Питание больных и организация охраны больниц в некоторых случаях тоже перешли к частным фирмам. Несмотря на то что, по данным опросов общественного мнения, более 90 процентов англичан возражали против таких мер, была введена плата за профилактические осмотры у окулистов и стоматологов. Вместо врачей администраторами в некоторых больницах стали профессиональные менеджеры.
Эти реформы, как и некоторые другие, нацеленные на то, чтобы ввести дух конкуренции, побудить поднять производительность труда, сократить время ожидания в очереди на операцию, были в целом оправданны. Но они вызывали беспокойство у рядовых англичан, считающих, что Тэтчер пытается американизировать национальную систему здравоохранения. Врач по образованию, Дэвид Оуэн высказывался против таких попыток: «Коммерциализация здравоохранения — это верный путь вниз, к тому, к чему уже пришла медицина в Америке: к первоклассному обслуживанию для богатых и десятиклассному — для бедных». Тэтчер возражала: с учетом инфляции ассигнования на НСЗ в период с 1979 по 1989 год выросли на 40 процентов, достигнув уже 47 миллиардов долларов. И тем не менее выросло и количество жалоб на работу здравоохранения, и требования все новых ассигнований. И потому Тэтчер не сдавалась: «Накачивание денег — не ответ. Необходимо заставить систему работать лучше», — справедливо подчеркивала она. Но сколько бы Тэтчер ни объясняла, как она намерена улучшить работу здравоохранения, ее продолжали обвинять в том, что она стремится разрушить систему с тем, чтобы сэкономить на ассигнованиях.
Менее противоречивыми, но ничуть не менее радикальными были и предложения правительства по дерегулированию адвокатской службы, принятие которых означало бы глубочайшие перемены за всю историю существования в стране этой профессии. В центре реформы была ликвидация обязательного различия между солиситорами — адвокатами, работающими непосредственно с клиентами, — и облаченными в парики барристерами — присяжными поверенными, обладающими монопольным правом представлять дело в суде. В соответствии с предложениями правительства, смысл которых был в том, чтобы через поощрение конкуренции лучше защитить интересы клиента, все адвокаты, сдав квалификационный экзамен, получали бы равные права как на ведение непосредственной работы с клиентами, так и на представление дел в любом суде. Реформа позволяла бы также адвокатам принимать к ведению дела на основах, принятых в американской системе: не выиграл дело — не получаешь гонорара. А чтобы избежать часто встречающейся в американской практике перегрузки некоторых адвокатов, общая сумма получаемых ими гонораров ограничивалась бы.
Лорд-канцлер, назначаемый английским правительством в качестве высшего юридического лица в стране, лорд Маккей охарактеризовал предложения правительства как «неотъемлемую часть правительственной программы, направленной на то, чтобы сделать правосудие доступным для всех». Общественность поддержала их, но барристеры высказались резко против того, что они назвали американизацией адвокатуры, и заявили о своем намерении бороться против их принятия. «Качество отправления правосудия под угрозой, общественность проиграет от этого, — предрекал председатель Британской ассоциации адвокатов Десмонд Феннел. — У нас появится американизированное правосудие с окружными атторнеями и крупными адвокатскими конторами, а результатом будет огромное увеличение издержек и затягивание рассмотрений дел».
К концу первого года третьего срока полномочий Тэтчер практически не оставалось ни одного уголка английской жизни, по которому она не прошлась бы рыночной метлой. Кое-где положение улучшилось, но кое-где и обострилось, особенно в сфере культуры. В 1988 году директора Национальной галереи, Британского музея, галереи Тэйт, музея Виктории и Альберта и музея естественных наук обратились непосредственно к премьер-министру: их музеи — банкроты. Речь шла не о том, что не на что приобретать новые экспонаты; нечем было платить за текущий ремонт. Некоторые картины покрывали в музеях пластиковой пленкой, чтобы уберечь от протекавшего через потолок дождя. Галерее Тэйт необходимо было на такой ремонт более 40 миллионов долларов. Национальная галерея заявляла, что острая нехватка средств вынуждает ее «ежедневно рисковать» сохранностью находящихся там предметов искусства {7}. Тэтчер упиралась: у правительства нет лишних денег, музеи должны вводить плату за посещения, наладить сборы пожертвований или же продать часть своих коллекций. В Соединенных Штатах сборы пожертвований от частных лиц обеспечивают музеям и галереям большую часть их средств. В Англии же налоговая система не поощряет благотворительность, и поэтому стимулы в пользу пожертвований не столь велики.
