Сам Аркадий Исаакович мало рассказывал о той поездке. На просьбу пополнить его мемуары (работа над рукописью как раз завершалась) главой об американских гастролях он грустно ответил: «Ну что говорить! Там, в Америке, я всё время думал о наших людях». Он дал десять концертов в семи городах: Нью-Йорке, Вашингтоне, Филадельфии, Бостоне, Чикаго, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. В каждом концерте он работал на сцене 1 час 40 минут, исполнял несколько монологов из спектакля «Мир дому твоему», дуэтные сценки с сыном.
Во второй половине гастролей, вспоминает Екатерина Аркадьевна в своей проникновенно написанной статье «Неотправленное письмо», начался нарыв в ухе, сопровождавшийся и днем и ночью сильными болями. Но когда он выходил на сцену, боль отступала: «На сцене царил Артист, в зале были его зрители! И это был триумф».
Вернулся Аркадий Исаакович бодрым, помолодевшим. В течение октября успел вычитать и внести правку в литературную запись «Воспоминаний», остался, как обычно, недоволен и требовал продолжения работы.
«Сатирикон» открыл сезон, спектакль «Мир дому твоему» шел регулярно. В день 76-летия Райкина, 24 октября, состоялось юбилейное трехсотое представление. Была подведена черта. В ноябре его положили в знакомую Кунцевскую больницу. Он как будто уже поправлялся, его собирались скоро выписать домой. Много думал о новой программе, о предстоящем пятидесятилетием юбилее театра... Когда его перевели в реанимацию и стало ясно, что надежды нет, в больницу приехали Константин Аркадьевич и директор театра. Пройти в палату им не удалось. «Что передать?» — спросили Аркадия Исааковича. «Скажите, чтоб были здоровы». (Так мне пересказали, за точность не ручаюсь, а спрашивать у Константина Аркадьевича не решилась.) 17 декабря Райкина не стало.
Проводы великого артиста прошли в «Сатириконе» — в том здании, завершения строительства которого он с таким нетерпением ждал. В зрительном зале собралась вся труппа театра, старые и молодые. Гроб стоял на сцене в декорации спектакля «Мир дому твоему», повторявшей обстановку его квартиры. На душе было так тяжело, что я даже не помню, выступал ли кто-нибудь из руководства, кто говорил слова прощания. Постояв в сменявшемся почетном карауле, я спустилась в зрительный зал. Проводила его на кладбище. Екатерины Аркадьевны на похоронах не было, она оставалась дома около матери, которой не сразу сказали о смерти мужа. Народу было немного. Официальной информации о смерти Райкина не появилось, зрителям не дали возможности проститься со своим кумиром. «Великий артист впервые не собрал аншлага», — заметил Геннадий Хазанов.
Райкин был похоронен 20 декабря на Новодевичьем кладбище. Случайно или нет, его могила оказалась рядом с могилой его школьного друга академика Я. Б. Зельдовича.
Руководство страны боялось не только живого Аркадия Райкина, но, кажется, еще больше мертвого. Официально извещение о его кончине и некролог за подписью М. С. Горбачева и других партийных и советских руководителей были опубликованы в «Правде» и других ежедневных газетах только 22 декабря, через пять дней после смерти великого артиста, в «Советской культуре» — 24-го. Скончавшаяся через два года Руфь Марковна была похоронена в той же могиле.
«Сатирикон», которому Аркадий Исаакович дал жизнь, довольно быстро вышел на свою дорогу. «Могу сказать, что того театра, о котором мы мечтаем, еще в природе нет, — говорит его художественный руководитель К. А. Райкин. — Мы к нему идем. Это большой путь. До какой степени мы сможем по нему двигаться дальше, покажет время».
Аркадий Райкин не мог допустить, чтобы вместе с ним исчез театр, успешно работавший в течение почти полувека. В то же время он ясно понимал, что окаменевшие формы никому не нужны, что вместе с новой актерской генерацией должен родиться и новый театр.
Он подарил творческую жизнь не только «Сатирикону». Под его влиянием вырос ряд одаренных артистов, начинавших с прямого подражания своему кумиру. Достаточно назвать ныне покойного Виктора Ильченко, Романа Карцева, руководителя саратовского театра «Микро» Льва Горелика, Евгения Петросяна, Геннадия Хазанова, Ефима Шифрина... Они быстро стали любимцами публики, украшением нашей эстрады.
Но Райкин был не только непревзойденным актером, мастером. Не только поражал смелостью, щедро дарил смех. Для миллионов людей, никогда не видевших его на сцене, он стал борцом за правду, заступником обиженных — тех, кто не обладает луженой глоткой и железными кулаками. Сценическая маска отражала его личность. Едва ли можно назвать другого артиста или артистку, чье имя в течение ряда десятилетий неизменно привлекало самую различную — и высокопоставленную, и совсем простую — публику, независимо от возраста, образования, национальности. Следующим поколениям его искусство лучше пространных исторических исследований может дать представление о жизни нашей страны и ее граждан.
«Очень сложно продолжить дело, находившееся на такой высоте, — признается Константин Райкин. — Это был театр великого артиста. Можно сказать «Артист-театр». Даже способным, талантливым актерам рядом с ним было трудно. Зрители шли «на Райкина», ждали острых слов, правды о сегодняшнем дне. Пытаться повторить такого лидера бесперспективно. Хотя я и отношусь с уважением к себе как актеру, но понимаю, что не могу занять место Аркадия Райкина, не разочаровав зрителей. По-видимому, важно независимо от формы в общих чертах сохранить традиции сатирического искусства, мужественный, правдивый, исследовательский взгляд на действительность, даже если мы ставим классическую пьесу, не терять ощущения современности. <...> Мне видится театр очень широкий по своей стилистике. Это театр поэтический, предполагающий не зеркальное, а сдвинутое, резко уплотненное и по-своему осмысленное отображение реальности. Здесь я вижу продолжение традиций. Аркадий Райкин — очень поэтичный артист — всегда давал сгусток реальности, как бы мощный ее концентрат, освещая и утепляя созданную картину собственным отношением, болью своей души».
Кому, как не Константину Райкину, видеть основу традиций Ленинградского театра миниатюр, подхваченных и развитых «Сатириконом». Для теоретиков и историков театра было бы интересно и плодотворно провести анализ творчества двух актеров. В частности, как мне представляется, можно было бы сопоставить «Разговор с Юзиком» в исполнении старшего и знаменитый «Контрабас» младшего. То и другое по форме — развернутый монолог, обращенный в диалог, в первом случае с отсутствующим внуком, во втором с музыкальным инструментом. Жесты Константина Райкина, пластика, интонации в какие-то моменты вдруг остро напоминали мне его отца. Драматическая исповедь маленького контрабасиста в его исполнении неожиданно окрашивалась элементами эстрадной эксцентрики, в то время как эстрадная сценка — разговор с внуком пожилого, прожившего нелегкую жизнь человека — решалась Аркадием Райкиным по законам драматического театра.
