Затем одна из шрапнелей разорвалась совсем над нами, и пуля попала ему в висок. Втащив его на себя, я стал выглядывать, чтобы сообразить обстановку, так как стали раздаваться крики о готовящейся контратаке.
Пулеметы продолжали свое та-та-та-та-та… Я видел, как ползущие раненые приканчивались в одиночку. Вдруг я увидел шагах в пятнадцати вправо, не больше, ползущего Лемтюжникова. Наши глаза встретились, и он как-то болезненно мне улыбнулся. Не успел я помахать ему пальцем, чтобы он не полз туда, куда он полз, а полз бы к нам, как пулемет сказал: так-так. Помню как сегодня, что было только два так-так. И когда я инстинктивно отдернул голову вниз, это ведь трудно передать, это ведь часть секунды, но я видел, как его глаза как-то ужасно открылись, и голова сейчас же упала. Потом он больше уже не шевелился. Пржевальского видел еще, кажется, живым, но с огромной зияющей раной, как будто вся граната прошла насквозь».
После 26 июля на тех же местах опять окопная война, до половины августа. Потом рытье плацдарма и неожиданный переход на Владимир-Волынское направление. Свинюхи – Шельвов – Корытница. Атака 7 сентября, с таким же результатом, что под Велицком. Атака эта в другом месте у меня описана подробно. По нелепой подготовке к ней она была единственная в своем роде. И опять из полка атаковали две роты. И пожалуй, к лучшему, что не атаковало больше.
И 15 июля, и 26 июля, и 7 сентября Тилло лежал у себя в землянке. Но и то сказать, что он мог сделать? Отменить атаки он был не властен, а атаковать самому, в качестве последнего резерва, для этого тогда, пожалуй, не пришло еще время.
После атаки 7 сентября несколько дней наша 1-я дивизия стояла на старом месте. Моя 12-я рота была без офицеров. Будучи командиром 10-й роты, за ней «наблюдал» Бойе-ав-Геннес. 12 сентября была произведена перетасовка. Преображенцы и измайловцы были отведены в тыл, в Скунченский лес, а на бывший измайловский участок встала дивизия туркестанских стрелков. 15 сентября мы должны были повторить печальные опыты 3-го и 7-го и вместе с туркестанцами «прорвать немецкие позиции». Веселый разговор. Вышло так, что немцы нас предупредили. 14-го числа с утра они начали пристрелку по нашему и по туркестанскому участку. Били по окопам и по узлам ходов сообщения. Около восьми часов утра началось «настоящее». Был открыт «троммель фейер», то есть барабанный огонь шрапнелью, гранатами бризантными и двойного разрыва, тяжелыми, 4, 6 и 8-дюймовыми и газовыми снарядами. Не считая легких, по нам палило 6–8 тяжелых батарей.
Офицеры, которые после этого огня уцелели, говорили, что никогда раньше ничего подобного они не видели. Все расположение туркестанское и наше кипело, как в котле, трехсаженными черными пузырями. Грохот стоял оглушительный и одуряющий. Одним словом, «земля тряслась, как наши груди»… Кроме нас, били по тылам, чтобы помешать подводу резервов. Часов около трех дня, после беспрерывного шестичасового такого огня, туркестанцы не выдержали и стали «драпать», сначала отдельными людьми, а потом и целыми ротами, оголив весь наш левый фланг. Наш штаб полка, при котором было знамя, а при нем знаменный взвод, стоял за самым стыком стрелков и нас, и когда немцы двинулись в атаку, было одно время, что между противником и нашим знаменем фактически никого не было. В этот весьма критический момент, как и раньше, генерал Тилло сохранил полнейшую невозмутимость, но все же из лежачего положения перешел в стоячее и пристегнул шашку. Много позднее, когда положение было полностью восстановлено, Тилло снова отстегнул шашку и, опускаясь на бурку, сказал полковому адъютанту: «А я уже собирался со связью идти в контратаку».
Положение было восстановлено исключительно благодаря непревзойденной стойкости наших молодцов. Ротам нашей второй линии, высланным наперерез отступавшим туркестанцам, удалось их остановить. Самое же красивое дело выпало на долю нашего 1-го батальона, сидевшего в первой линии. Когда около четырех часов дня немцы бросились на опустевший соседний туркестанский участок, батальонный командир, полковник Эссен, безбрежно спокойный Карл, с вечной сигарой во рту, поручик барон Родриг Бистром, тонкий, белобрысый и умопомрачительно корректный командир государевой роты, и не отличавшийся тонкостью манер командир 3-й роты, капитан Алексей Орлов, он же Алеха, подняли свои полузасыпанные землей и одуревшие войска или, вернее, то, что от них осталось, человек восемьдесят, и с диким криком «вдарили» атакующим немцам во фланг и в тыл. Несколько человек покололи, остальные кинулись назад.
Выше я писал, что немцы «бросились» на оголенный туркестанский участок. Выражение «бросились», пожалуй, тут не совсем подходит. По словам Сергея Дирина, который накануне во второй раз принял 12-ю роту и всю эту картину наблюдал, немцы шли неохотно и вяло, подгоняемые сзади офицерами и унтер-офицерами. Размахивая револьверами и палками, начальство гнало в атаку «господскую расу», как гонят ошалелый скот.
Попутно Дирин рассказал забавный случай. Поздно вечером, часов в девять, когда огонь уже затих и стало совсем темно, вдруг он слышит, что с тыла, по разбитым ходам сообщения, а то и просто поверху, с треском и звоном, изрыгая пламя, несется на его роту какое-то невиданное орудие истребления. Когда орудие подскакало ближе, оказалось две ротные походные кухни. Дирин к ним: «Обалдели вы, что ли? Куда вы прете? Тут первая линия, а впереди в 200 шагах немцы?!» Тогда с козел первой кухни слезает офицер и говорит: «Не беспокойтесь, капитан, дальше не пойдем. Здесь останемся. А часа через два все наши, кто жив остался, все сюда соберутся. Голод не тетка». И действительно, к утру в передних окопах туркестанцев оказалось порядочно.
Утром 15-го полк сменили преображенцы, 10-ю и 12-ю роты, занимавших все туркестанское расположение, – измайловцы.
В то же утро была получена телеграмма командующего армией Каледина, где он поздравлял полк и говорил, что на этом участке семеновцы своей стойкостью и мужеством спасли положение. Последовали «высокие и богатые милости». На роту было дано по 10 Георгиевских крестов. Родриг Бистром был представлен к георгиевскому оружию, офицеры 1-го батальона к внеочередным наградам, а все прочие к очередным.
После отбитой атаки немцев фронт опять закрепился и, немного сблизившись, – на некоторых участках расстояние между нами и немцами было до 150 шагов – мы на тех же позициях простояли друг против друга до поздней весны. В тылу, как всегда в резерве, занимались и учились, а в боевой линии старались делать немцам всякие мелкие гадости «снайперами» и минами. У нас были получены особенные пули, свободно пробивавшие стальные щиты. В каждой роте такими пулями было
