Ознакомительная версия.
Суворов, наводя свои порядки в полку, первым делом чётко расписал, как строятся разного состава караулы, где и в каких случаях должны находиться в строю офицеры, унтер-офицеры, капралы и барабанщики. Он подробно указал, как караулам маршировать, какими командами производить смену караулов, а также «каким образом поступать старшему на карауле офицеру, сержанту, капралу и ефрейтору» в различных случаях.
Случаи могли быть всякие. Караулы были для особ столь высоких, что устав и правила им были не писаны. При первом выставлении караула к знатной особе, писал Суворов, его начальник должен точно узнать у адъютанта высокой особы или его самого, в каких случаях и перед кем выстраивать солдат во фронт для оказания почестей.
Как и сегодня, высокое начальство считало солдат своими рабами и употребляло, как вздумается. «Бунт» Суворова против этой общераспространённой системы был необыкновенно для его вспыльчивого характера тихим. «Если рядовые, – писал он командирам, – в непристойные их должности работы употреблены будут, об этом той особе, у кого на карауле стоят, учтивым образом представлять и по возвращении в полк о том рапортовать».
Это была не просто покорность господствующей ситуации, а жизненная позиция, раскрытая полковником в главе «О воинском послушании». Желание высокой особы, пусть это будет царедворец или императорский фаворит, было для Суворова равносильно приказу, а дурной приказ он полагал меньшим злом, чем непослушание.
* * *
От послушания родится попечительное и непринужденное наблюдение каждого своей должности из его честолюбия в ее совершенстве; а в сём замыкается весь воинский распорядок.
«Вся твёрдость воинского правления, – гласит “Полковое учреждение”, – основана на послушании, которое должно быть содержано свято. Того ради никакой подчинённый пред своим вышним на отдаваемой какой приказ да не дерзает не только спорить или прекословить, но и рассуждать (выделено мной. – Авт.), а особенно его порочить после в каком бы то ни было месте, но только повеленное неукоснительно исполнять».
Итак, «рассуждать» перед командиром Александр Васильевич запрещал. А как же всем известное своеволие Суворова и его хрестоматийная любовь к воинскому «рассуждению» всех чинов, начиная с рядовых солдат? Право на собственное мнение он признавал именно в рамках послушания. Противоречить приказу или обсуждать его запрещалось. Но мнение каждого подчинённого могло быть представлено начальству: «Иное есть представление, которое всюду в пристойное время, какого бы чину кто ни был, пред своим начальником к лучшему и кратко чинить похвально, однако и то чинить с великим рассмотрением, дабы не имело вида какого непослушания». Это первыми должны были иметь в виду караульные, представляющие воинскую часть перед начальством выше полкового.
Вестовые, расставленные на должном расстоянии от караула, должны были возгласом «к ружью!» предупредить часового у фронта и товарищей в караульне о приближении высокой особы. По возгласу часового «караул выходит и становится к ружью поспешно, однако без замешательства». На практике Суворов знал, что особа может «скоро проехать или из переулка выйти», так что всех ружейных приёмов караул выполнить не успеет. Это было им учтено в совете «не торопиться и командовать порядочно: “ступай в ружьё, к ноге, на плечо, на караул”, – сколько командир поспеет». «Особа» должна видеть готовность к отдаче чести и порядок, а не неприличную суету, за которую Суворов требует наказывать.
Александр Васильевич повелевал «караул содержать весьма строго… недреманно и осторожно, дабы из добрых солдат не сделать худых и за какую оплошность не подвергнуть себя… взысканию». От командиров требовалось, чтобы в любой момент, когда придётся строить «фронт», солдаты были молодцеваты и подтянуты. Они должны были выглядеть как те игрушечные солдатики, которыми любили забавляться высокие особы по всей Европе: с белыми пудреными головками, косичками, бантиками, галстуками и прочей дребеденью, не имевшей для военного дела никакого смысла.
Бессмысленность украшательств, отнимавших у солдат много времени и мешавших на войне, была осознана позже. В 1760-х гг. Суворов полагал эту мишуру существенной частью солдатской службы. Чтобы солдат в любую погоду был готов выскочить из караульни и стать во фронт, полковник требовал от офицеров, сержантов, капралов и ефрейторов заботиться о его внешнем виде, особенно о причёске: «бело напудренных» буклях и косичке днём, пока охраняемая особа не пойдёт спать, «не напудренных буклях» ночью. Букли и косы солдаты носили даже в деревне, в любую погоду.
Парик солдату (в отличие от знатных особ) был не положен. Вид парика должны были иметь собственные волосы, с приплетённой к ним на лентах косичкой на проволочной основе.
Суворов делился своим опытом ношения форменной причёски в главе «О убранстве и чистоте». Букли заботили Александра Васильевича в первую очередь, потому что были видны всегда и, в отличие от привязной косы, нуждались в постоянном уходе, – как и усы, положенные отборным солдатам-гренадёрам. Во второй части главы, где полковник раскрывает содержимое солдатского подсумка и карманов, средства по уходу за причёской названы сразу после необходимого для работы с ружьём.
Головные уборы: гренадёрские шапки и колпаки, мушкетёрские шляпы, – предписывалось носить с лихостью, набекрень, скошенными направо. Сшитая из плотного зелёного сукна на красной подкладке форма носилась слоями, в зависимости от времён года. Слои по погоде расстёгивались (они были на крючках) и отворачивались (для крепления отворотов на форме были пуговицы). Летом с относительно лёгким нижним камзолом полагалось надевать и лёгкие белые штаны. А осенью и зимой, когда поверх камзола носили плотный кафтан, штаны полагались зимние – толстые красные. Зимний наряд при необходимости утеплялся длинной, до пят, епанчой: широким василькового цвета суконным плащом на крашеной полотняной подкладке.
По погоде солдаты носили и обувь: башмаки со шнурками и штиблетами или сапоги выше колена. Они утеплялись соломой или ватой. Сапог солдаты имели по одной паре, башмаков – по две. «В сухую погоду надевать штиблеты и башмаки, а сапоги в одну грязь, в походе же – как приказано будет», – предписывал Суворов. Как и башмаки, солдаты «сапоги переменяли с одной ноги на другую, чтоб они не сносились и в ходьбе ног не потерли». «Для чищенья обуви» в сумке каждого солдата всегда должны была иметься «щёточка и ступочка ваксы».
Только в карауле, большом полковом строю и в церкви следовало носить красный шерстяной галстук «с тонкою белою полотняною обшивкою». Повседневно полагался «галстук шириною в вершок (4,4 см. – Авт.) волосяной чёрной с тонкою кожаною чёрною обшивкою на 4-ю долю вершка; оба застёгивались сзади, на пряжку под косой. Ворот рубашки или манишки, в отличие от манжет из «тонкого полотна в вершок», не должен был виднеться из-под галстука. Но всё равно «во всяком карауле, большом полковом и церковном строях» Суворов предписывал «быть всегда в белой рубашке или манишке, в прочее время, хотя не в белой, однако чистой. Сверх того иметь белую рубашку или манишку в запасе».
Масса трудов была связана с уходом за белыми ремнями: портупеей, на которой висел на левом бедре тесак, и перевязью от подсумка для боеприпасов. Тщательно белить и лощить требовалось также ремни, крепившие за плечом пехотинца туго свёрнутый «изнанкою внутрь» плащ.
Особых забот требовали короткие (чуть ниже колен) штаны-кюлоты, хлопчатобумажные чулки, которые следовало «вытягивать крепко и подвязывать за коленом», к башмакам штиблеты (голенища на пуговицах, надеваемые с башмаками) с выступавшими из-под их верхнего края штибель-манжетами, кафтаны и камзолы (которые следовало латать тканью того же цвета), плащи, пристраивание которых на ремнях за спиной было целой наукой, наконец, начищенные до блеска тесаки и ружья.
Вопреки мнению, что ружья в русской пехоте уродовали, начищая канал ствола битым кирпичом, спрямляя приклад (для более удобного взятия «на караул») и выдалбливая деревянные части, чтобы поместить в них брякающие предметы, Суворов требовал заботиться о ружье как о боевом оружии. Для «блистания» на караулах и парадах железо начищалось снаружи, а греметь – следовательно, болтаться – ничто было не должно. Аналогичную картину мы наблюдаем и в «Инструкции полковничьей пехотному полку», составленной в 1764 г. шефом Черниговского мушкетёрского полка генерал-майором А. И. Бибиковым[25].
Иначе быть и не могло. Опыт Семилетней войны, обобщённый в Уставе пехотного строя 1763 г.[26], в создании которого принимал участие Василий Иванович Суворов, пожалованный чином генерал-аншефа[27], требовал от пехоты быстрого, точного и эффективного огня. Для этого в 1763 г., с немалыми казёнными расходами, для армии была создана нового образца фузея (род мушкета), поступившая в войска, когда Суворов обучал Суздальский полк.
Ознакомительная версия.
