Ознакомительная версия.
Но на самом деле я редко позволял себе такое. Обычно просто не приходил. А зачем приходить, если ты плохо выглядишь? Лучше где-то прийти в себя, вернуться нормальным человеком. Да, она волновалась. Под конец научилась не волноваться. Она воспитывала меня, я воспитывал ее. Так получилось. Я же гордый был. Наглый, упрямый. Я все время думал, что, если мне мама что-то советует, это плохо, это неправильно. Она не понимает. Поэтому я буду жить, как я хочу. Если мама хотела, чтобы я поступил в медицинский институт, чтобы я стал доктором, я говорил, что не хочу и никогда не буду доктором, я буду строителем.
Мама всегда хотела только хорошего для меня. Но так все время получалось, что я с ней спорил и оказывался прав в конечном счете. Она хотела, чтобы я поступил в Ростовский строительный университет. Я туда подал документы, не поступил. Хотел подать документы в наш строительный колледж, но было уже поздно. Я, помню, пришел домой, говорю: «Ну че, доигралась? Хотела на своем настоять? Теперь меня даже в колледж не берут! Еще один год терять?» Она пошла в колледж, дала взятку, чтоб у меня приняли документы. И вот как-то так получалось, что она советует что-то, я делаю, а ничего хорошего от этого не получается. И я понял, что нужно действовать самому.
Насчет моих отношений с девушками — то же самое. Она привыкла. Она понимала, что это все несерьезно. Нет, она пыталась, конечно, ладить с ними, улыбалась, здоровалась. Хорошо, что девушка есть. Некоторые ей нравились, некоторые нет. Она привыкала к тем, с которыми я более-менее долго общался. А с другими: «Ну, Рома, ну кого ты опять себе нашел! Ты посмотри внимательнее, у тебя все впереди, столько еще будет девушек!» Высказывала замечания. Например, если девушка наглая. Критиковала не по красоте, а по поведению: «А кто она? А чем занимается?» — «Мам, я не знаю кто». — «Рома, ну надо же знать! Где она живет, где учится, кто у нее родители?» В провинции так.
Но она в принципе никогда не высказывала мне претензий типа: «Вот это плохая девочка, не встречайся с ней!» Она хитро подходила. Если у меня была какая-то проблема и я начинал что-то ей рассказывать, она говорила: «Да-да, Рома, правильно. Я тоже так думаю». Она как-то оберегала меня. Но все-таки не уберегла, судя по городу Новороссийску… Она, конечно, понимала, что это произойдет в какой-то момент. Что произойдет? Да ладно, в другой раз расскажу…
Я скорее с Лехой советовался, к нему приезжал часто с девочками, показывал их. Но не то чтобы мы с ним подробно их обсуждали. Пацаны же немногословные. «Ну, как?» — «Порядок». — «Красавец!» У пацанов все проще. Типа: «Классная у тебя девка!» — «Ну, да». Все проще немного, нежели у девочек. И я все время к Лехе приезжал с девушками и как бы у него спрашивал: вот я с ней хочу замутить серьезно… Но я не мог привезти к другу просто телку. Если у меня были какие-то телки, они такой чести не удостаивались. А если я был в каких-то отношениях серьезных, то я мог ее взять с собой, когда ехал к Лехе. Я ей говорил: «У меня есть лучший друг, поехали». Некоторые ездили. Если она не соглашалась ехать, я все равно ехал. «Не хочешь, не надо, это твои проблемы». Дружба была важнее. А как иначе?
Я на маму не похож, я похож на папу. Мама развелась с папой, когда мне было лет шесть или семь. Когда я учился в классе четвертом, мы вообще уехали из Таганрога. И только когда в пятнадцать вернулся, я начал видеться с отцом. Он всегда жил и по сей день живет в Таганроге. Я стал приезжать к нему в гости.
Я приезжал. Он давал мне какие-то деньги, но я отказывался, говорил: «Не надо!» Рублей пять-десять. Он заезжал к нам на Фрунзе. Не то что даже общались. Вообще, когда я жил в Таганроге, я реже с ним общался, чем общаюсь сейчас. Непонятно… Я его плохо знал-то. Они расстались с мамой, когда я маленький совсем был, а вернулся достаточно взрослым. Я не понимал, как вести себя с отцом. Вроде отец, а человек чужой. Да никак мы не притирались друг к другу. Сидели, молчали. Общения такого не было: «Привет, как дела, папа?» Мужчины, они же молчаливые. Они же не любят тереть попусту, болтать языком. Поэтому все так и происходило: «Привет — привет». Сидим, смотрим телек. Несколько раз ездили с ним на рыбалку. А о чем можно говорить с ним? Да ни о чем. О чем говорить с отцом? О своей жизни? А что о ней говорить? Он не видел моей жизни, я не видел его. Чем делиться? Как можно просить совета у достаточно незнакомого человека? Он мой отец формально. Мой законный природный отец.
У меня не было на него никакой обиды. Я прекрасно понимал, что многие люди разводятся, семьи распадаются. Я это видел не раз. Я понимал, что так надо. Для меня это было нормой. Ничего страшного.
Моими занятиями музыкой отец не то чтобы не интересовался… Он приходил периодически на концерты, но не более того.
Пришел папа: «Привет — привет, салют — салют». Не сказать, что были холодные отношения, но и не сказать, что очень теплые. Я не знал, о чем с ним говорить. Какое-то непреодолимое стеснение было. Я вообще стеснительный на самом деле человек.
Приезжаешь к нему в гости, пьешь чай, изредка выпиваешь. Все.
— Нормально?
— Нормально. Пока.
— Возьми денег.
— Не надо.
Почему не брал? Гордый, наверное, был. А что мне брать деньги у человека? Что, как плату за то, что он все эти годы был далеко? Или в этом будет тепло отцовское, да? Я понимаю, что он отец, но зачем деньги? Это совесть? Нет, мне очень нужны были деньги, но я их не брал. Я выходил, шел и думал: «Черт! почему я их не взял?» Иду и думаю: «Вот мне нужны же деньги, щас бы купил себе чего-нибудь. Что же я их не взял?!» И каждый раз, когда приходил и отец предпринимал попытки всучить деньги, никогда не брал. Все время отказывался. Но как только выходишь, ты тут же понимаешь, как они нужны. Но ты их почему-то не берешь. Знаешь, как-то вот не бралось…
Меня не только папа не понимал. И мама не понимала. Меня никто не понимал. Я изрисовал всю свою комнату, где тогда вместе с младшим братом жил. Гуашью от потолка до стен. Я любил рисовать. Мне хотелось, чтобы все было не так, как у всех. Вот на фотке, смотри — моя комната. Вот это недоделанная стена, кусок штукатурки. Там в комнате до сих пор все это осталось. Солнце большое… Я рисую плохо, потому что не умею. Рисую, что получается. Поэтому у меня все было в каких-то разводах. Все залито краской. Абстракция сплошная. Потом я тебе рисунки покажу, подожди… Все очень ярко. Красное, зеленое, синее, черное, желтое. Все, какие были краски, все использовал. Коричневую, фиолетовую. Вот, смотри, какие рисунки. «Весна», «Ледоколы уплывают, океаны остаются», ага, как в песне. Или вот — офигенная картина, да? Эта называется «Не ходите, дети, в Африку гулять»… Картины больного воображения Роман-Виталича.
Ознакомительная версия.
