Генри Роллинз - Железо

Возвращаясь домой, в машине я представлял себе ужасную катастрофу: голова водителя разбита о приборный щиток машины. Я думал о том, как его мозги и зубы мешаются с едой, которую он только что купил. Я даже чувствовал их запах. Такой же, как тот, что я уловил, бродя вокруг места, где Кэтрин Арнольд вышибла себе мозги. А тут – сплющенные тела, дымящаяся пища и синие мигалки полицейских машин, заливающие пространство ритмическими пассами.

…

Я не хочу опираться ни на чьё плечо. Мне это не нужно. Сама мысль о «Ком-то, особенном ком-то!» для меня – словно куча дерьма. Я должен быть полностью сдержанным. Никаких утечек, никаких избытков. Зависимость – это слабость. Такая ложь. Лежу в постели, в объятиях любимой. Она меня поддерживает, она в меня верит! Никто меня не поддерживает. Меня я поддерживаю. Я в меня верю. Не нужна мне никакая группа поддержки, чтобы крышу не снесло. Я знаю, что я должен делать, поэтому я просто должен заткнуться и сделать это.

…

Прогулка по Мэйн-стрит в Венеции. Люди снуют туда-сюда по магазинам, как морские свинки в клетке. У окон в ресторанах всегда сидят люди и едят. Я смотрю на них. Они смотрят из окон на меня и устремляют взгляды вдаль, озабочен но нахмурившись. Я не мог бы есть в таком месте. Боялся бы, что кто-нибудь проедет мимо и выстрелит в меня. Знаете, они всегда на меня смотрят, когда я прохожу по этой улице. Я всегда смотрю им прямо в глаза. Они всегда глаза от водят. Словно подошли слишком близко к тому, что им не нравится. Мне это нравится. Думаю, так и должно быть. Проходя мимо этой дурацкой фабрики на Роуз-авеню, я за глянул за неё, где пьют кофе под зонтиками. Думал, как

здорово было бы пройтись по этому месту с огнемётом. Как на стоящий санитарный работник. К ебеням, дружище, это стадо свиней, и если мне это не нравится, надо съезжать от сюда. Как-то ночью через дорогу от того места, где я живу, стреляли. Подстрелили двух девчонок у парадного крыльца дома номер 309 по Сансет-авеню.

Той ночью меня в городе не было. Как обычно, повезло. Только и разговоров было о том, как выстрелы всех в округе перебудили. Как эта дама вопила и стенала всю ночь. Чёрт, жалко, что меня здесь не было. Я бы смеялся и веселился, как последний ублюдок. Крутил бы из окна Дэвида Ли Рота на всю катушку. Зажёг бы весь свет, плясал на тротуаре. Хохотал бы им в заплаканные лица. Братался бы со свиньями. Как досадно такое пропустить. На следующий вечер я там гулял. Перед домом тусовались белые хлыщи. Странно, подумал я. Неважно. Я наставил на них палец и сказал: «Бах-бах», после чего засмеялся и пошёл домой. Я рад, что тех двоих в ту ночь подстрелили. Теперь в округе действительно спокойно. Бродит множество свиней, но жизнь – сплошь взаимные уступки, не так ли? Ещё бы.

…

Я понимаю, почему мужья бьют своих жён. Я понимаю, почему мамы и папы бьют своих детей. Я понимаю, почему они дают клятвы и нарушают их. Дают обещания, забывают и каются. Я не знаю, почему не понимал этого раньше. Это так ясно. Это у них в глазах. Это ложь. Это ложь, и всем на неё наплевать. Они нашли самый безболезненный и элегантный способ стоять в очереди.

…

Хилые белые людишки в автобусе. Такие неуместные. Перемешаны, словно кусочки дерьма, развешанные на рождественской ёлке. Они здесь неуместны и знают об этом. Посмотри на их лица. Лёгкий дискомфорт, нервозность, плохо скрытое отвращение. Ну и поездочка. Все они выглядят так, словно их снимает на плёнку полиция. Я один из этих белых уродов. Я еду в автобусе. Я смотрю на них и мысленно смеюсь. Мексиканские девчонки со всем этим макияжем. Толстые жопы заполонили весь проход. Хулиганьё на заднем сиденье курит дурь. Безликие рабочие и белая сволочь.

…

«Скорая помощь» приехала и забрала тело бродяги. Девушка рядом со мной выглянула в окно и сказала: «Боже, сколь ко крови!» Интересно, санитары матерятся тихонько, когда им приходится увозить кого-то воняющего экскрементами, умирающего в луже рвоты, дерьма и мочи. Интересно, они когда-нибудь выкидывают этих жмуриков в мусорный контейнер где-нибудь за круглосуточной забегаловкой с пончиками. Или сбрасывают с моста. Было бы клево оставить эту дрянь у дверей хозяина вашей квартиры. Швырнуть в бассейн в Сенчури-Сити. Тело увозят в центр города, и его сжигает нелегальный трудяга, впахивающий за минимальную плату.

…

В этой комнате я никогда не ошибаюсь. Всё, что я говорю, всё, что делаю, правильно и правдиво. Даже если это ложь, это моя комната. Я знаю, что лгу, и никто вокруг не скажет, что это не так. Можно сказать друзьям, что вчера вечером ты был во всём прав, и им нечем будет тебя опровергнуть. По этому я не хочу выходить из этой комнаты. Снаружи всё лживо. Скажешь правду, и тебя обдерут. Тебя могут арестовать и даже убить. У себя в комнате я могу говорить правду во весь голос. Иногда только тут я бываю настоящим. Потому что снаружи каждый изо всех сил старается убежать от самого себя..

Реальность – убийственная машина. Заведённая на смерть. Правда так очевидна, что превращает нас в мерзкие мешки мяса. Слабые и зависимые. В срущих, ссущих, жрущих эскапистов. Все мы такие, и некоторым это в тягость. Ты не можешь подняться выше своей задницы, ты можешь подняться только над теми, кто думает, что может.

…

Как-то раз я видел, как собака бежала зигзагами через дорогу. Сразу после того, как её сбила машина. Собака выла так, словно её глотка хотела выскочить из пасти. Из живота у неё вылезали кишки. Они опутали её задние ноги. Отчего она и бежала зигзагами. Я видел, как она пробежала вдоль всего квартала и свернула за угол. Я и потом слышал, как она воет. Я видел пожилых негров, сидевших на своих верандах. Их лица даже не шевельнулись. Теперь я сижу здесь и размышляю, какое же дерьмо им довелось видеть в жизни, если это для них – фигня.

…

Мальчишкой я ходил гулять в этот парк почти каждый день. Однажды я направился там к зарослям кустов. А там ошивались все эти полицейские. По телевизору я слышал, что мне нечего бояться. Я подошёл к ним и спросил, можно ли мне здесь поиграть. Они велели мне уходить, а потом один из парковых дворников оттащил меня в сторону и сказал, чтобы я шёл играть к качелям. Полицейские ушли, только когда стемнело. На следующий день я узнал, что как раз на том месте, где я зарыл семь пенни, нашли тело маленькой девочки. Я откопал монетки через несколько дней. Хранил их, потому что думал, что это важно. Вскоре они исчезли в автомате, продающем жвачку.

…

…