У Шатрова стучало в висках, еле держали ноги, тошнота подкатывала к горлу. Он равнодушно смотрел на полковника и думал: "Только бы не читал длинной морали".
Дежурный по приказу полковника отвел лейтенанта на гауптвахту.
Маленькая комнатка, беленые стены, цементный пол, железная койка, солдатская постель. До Алексея никто, наверное, не испытывал радости при виде этой тюремной обстановки. А Шатров облегченно вздохнул: наконец-то один, наедине с желанной кроватью! Можно бухнуться на нее немедля, не раздеваясь, и заснуть.
Так он и сделал.
Разбудили Шатрова поздно вечером. Начальник караула долго тряс его за плечо. Открыв глаза, Алексей не сразу понял, где он и что происходит. Над головой тускло тлела испачканная известью лампочка. Рядом с кроватью стояли два офицера. У Шатрова было ощущение человека, который очнулся в больнице после автомобильной катастрофы. Он не сразу сообразил, где находится.
Один из офицеров сказал:
- Вы можете идти.
Начальник караула стукнул каблуками, отдал честь, вышел. В оставшемся Алексей узнал подполковника Ячменева. Шатров поднялся и стал приводить в порядок свое обмундирование.
Алексей старался вспомнить, что с ним произошло. Вместе с похмельной одурью из головы выветрились все последние события.
Он с волнением ждал, когда заговорит подполковник, надеясь из слов его понять, за что угодил на гауптвахту. Для Шатрова было бы одинаковой неожиданностью услышать и что совершил преступление, и что не отдал честь генералу.
Ячменев стоял низенький, кругленький, пристально смотрел на неопрятного, помятого лейтенанта. Алексей вспомнил, как Берг называл его Афоня и утверждал, что на гражданке в колхозе Ячменеву больше одной брички не доверили бы. Замполит сел на табуретку, печально вздохнул и сказал:
- Когда я увидел вас впервые, подумал - замечательный будет командир. Была у вас подтянутость... И еще что-то располагающее и привлекательное. Я посмотрел ваше личное дело. Признаюсь откровенно - не нашел ничего, что могло бы объяснить ваше поведение. По бумагам вас можно допустить на самую ответственную работу.
- А по делам? - спросил Алексей, надеясь разгадать, почему же он водворен на гауптвахту.
- По делам вас нужно, - подполковник помедлил, выбирая подходящее выражение, - нужно сначала лечить, затем учить и, если все это не поможет, судить и с позором выгнать из армии. Сегодня я пришел к вам как доктор лечить. Хочу поставить диагноз, хочу установить, где и когда вы заболели.
- О какой болезни вы говорите?
- Давайте определим ее вместе. Я читал автобиографию, которую вы писали, стараясь во что бы то ни стало попасть в училище, а теперь вы расскажите о себе просто так, как собеседнику в поезде.
Шатров усмехнулся и решил тут же воспользоваться приглашением быть откровенным:
- У нас не получится простая беседа. Мы не попутчики. Я арестованный, а вы тот, кто меня арестовал. Я подчиненный, вы начальник. Я младший, вы старший. Поэтому лучше задавайте вопросы, а я буду отвечать.
Голубые глазки Ячменева сверкнули холодком, он строго сказал:
- Я пришел серьезно говорить с вами, а не упражняться в красноречии. Между прочим, я вас не арестовывал и был против этой крайней меры. Говорю вам это не для того, чтобы расположить к себе и не в виде аванса за вашу откровенность. Я презираю вас, вы позорите высокое звание офицера, но, как политработник и коммунист, я обязан разобраться в причинах, толкающих вас на путь разложения. Я не собираюсь с вами заигрывать и приму все меры, чтобы эти причины были ликвидированы...
- Что же я должен вам рассказать? - сухо спросил лейтенант.
Ячменев склонился на руку, потер глаза, лоб. Он, видно, очень устал за день.
- Черт тебя знает, о чем теперь с тобой говорить. - сказал вдруг замполит с досадой. - Хотел как с человеком, а ты сразу отбил желание. Разговора не получится. Теперь слушай, что я скажу. Вот смотрю я на тебя, Савицкого, Берга, Ланева, живете вы, как загипнотизированные. Видел на сцене - гипнотизер скажет: "Плавайте!" - уснувшие плавают, прикажет: "Смейтесь!" - они смеются. Вот так и вы - живете какой-то странной, призрачной жизнью. Люди в вашем возрасте революции делали, в Отечественной войне Родину отстояли; сейчас домны, шахты, каналы их руками создаются. А вы? Что вы делаете?
Подполковник встал, глаза у него были полны гнева, белые ресницы торчали, как иглы, желваки бегали по скулам. Махнув рукой, он вышел из камеры.
Вспышка Ячменева озадачила лейтенанта. Он подумал: "Политработники так не разговаривают. Много нужно гадостей натворить, чтобы разъярить такого спокойного человека, как Ячменев. Вот так Афоня - отчитал. Хуже, чем пощечин надавал! Нет, не в ту сторону я иду, не туда заворачиваю! Надо с этим кончать!"
Но не успел Алексей закрепиться в этом решении, как за дверью послышались голоса, и в камеру в сопровождении начальника караула вошли Берг и рыжий Ланев.
- Привет одинокому узнику! - весело крикнул Берг.
- Знакомая квартирка! - усмехнулся Ланев.
Берг разложил на столе еду: колбасу, сыр, хлеб и, обращаясь к начальнику караула, сказал:
- Ты иди, друг, наш Монте-Кристо подкоп сделает сам, мы ему помогать не будем. Дай человеку покушать.
Лейтенант ушел. Ланев достал из кармана поллитра, ударом ладони вышиб пробку и быстро налил водку в кружку:
- Лечись, голова гудит, наверное?
- Уже прошло. Скажите, что я натворил?
- Ничего особенного, культурно провел вечер, - с невинной миной сказал Берг. - Употребил изрядно горючего. И не вышел на работу. Ну давай пей, не задерживай тару!
Шатрову стало легко и весело. В эту ночь он спал спокойно и крепко, никакие терзания совести его не одолевали.
9
Сидеть на гауптвахте неприятно не потому, что здесь душно, или плохо кормят, или изнуряют какой-нибудь непосильной работой. Офицер и на гауптвахте, по сути дела, остается свободным - он находится в незапирающейся камере, имеет право выйти погулять, может, с разрешения дежурного, сходить в библиотеку или в баню. Офицеру дают постель, ему разрешается заказывать пищу в столовой по своему выбору и средствам. Его могут навещать друзья и знакомые. Только где-то в приказе написано, что он арестован. Докатился до того, что его изолировали от людей и препроводили в позорное место. В этом суть ареста. И название у позорного дома не наше, иностранное - гауптвахта! Все слова в уставе понятные, русские, и только одно - название места, где содержат провинившегося, - иностранное, будто ты удален с родной земли, - гауптвахта!
И однако... На гауптвахте Шатров отдыхал. Он отсыпался, собирался с мыслями, много думал о Наде. Здесь было чище, чем на квартире холостяков. Пол мыли, обметали пыль. Можно было целый день читать книги или разгадывать кроссворды.
