Наступление власти на редакционную политику всегда начинается очень мягко, но стремительно приобретает катастрофический размах. Мы делали году в 97-м репортаж из Крыма о посягательстве на бизнес одного предпринимателя. Журналист раскопал, что лоббировал этот рейдерский захват тогдашний зять Кучмы Игорь Франчук. После выхода сюжета в эфир Кучма деликатно заметил, что мы могли бы и не упоминать, что Франчук его зять, а ограничиться фамилией. С таких мелочей все и начинается: сначала не говорите, что зять, потом не называйте фамилию, а в один прекрасный день вообще сидите и молчите.
Вокруг Кучмы клубились разношерстные группы влияния, бесконечно друг с другом воевавшие. «Мочили» они друг друга телевыстрелами — медийными сюжетами. Записывали друг про друга компроматные передачки и попеременно носили их главе государства. А в случае одобрения «заряжали» в эфир. Так ведущие телеканалы втягивались в межклановые споры.
Чтобы разобраться в этой подковерной византийщине, Кучма приглашал к себе руководителей основных каналов и выяснял, кто против кого и как играет. Мы стали общаться чаще и больше, чем было отведено протоколом на телевизионные дела. При этом в администрации президента были сотрудники, контролировавшие эфир, — могущественные люди, которые как бы отвечали за «1+1». С ними тоже надо было выстраивать отношения. Одно время я ездил в администрацию президента как на работу.
Трудно поверить, но даже в политическом сегменте вещания у нас поначалу оставалась довольно высокая степень свободы, которая, однако, с каждым днем уменьшалась. Я был, пожалуй, единственным, кто «свалился в телек» из ниоткуда, а не был приведен туда за руку какой-то политической структурой. На перекрестке интересов разных групп мне всеми силами пришлось защищать позицию канала, отстаивая не только свои представления о прекрасном, но и интересы людей, которые пришли работать на «1+1», поверив мне лично. Это были лучшие украинские журналисты, и я защищал их даже в тех случаях, когда они действительно вели себя по-идиотски, подводя весь канал. Они переходили на сторону оппозиции. Они становились ее рупором. Они считали это гражданской честностью, но на деле прекращали заниматься журналистикой, становясь пропагандистами и хуже того — промоутерами.
Как-то один из ключевых украинских политиков, лидер большой парламентской фракции и близкий к президенту человек, ультимативно потребовал, чтобы я уволил нескольких журналистов, которые, по его сведениям, работали на сомнительные политические силы. Я иронично согласился, но при условии, что он выгонит из своей фракции такое же количество депутатов. Он мою задиристую аналогию не принял, а упрямства не простил.
Ежедневная работа превратилась в постоянное балансирование между интересами разных правящих кланов и желанием оставаться полноценным средством массовой информации. Любой уклон грозил нам неприятностями: у власти всегда были в распоряжении средства (от налоговых проверок до отзыва лицензии), способные осложнить нам работу или положить конец существованию компании.
Отступлю на минуту от судьбы «1+1» ради рассказа о том, как решается вопрос лояльности телеканалов в США.
Все основные американские телесети входят в состав крупных корпораций. Если в новостях речь идет о компании-владельце, то, чтобы избежать упреков в обслуживании хозяйских интересов, обычно называют корпоративную принадлежность. Так, если в новостном выпуске на канале NBC упоминается General Electric, то ведущий говорит: «В пресс-службе компании General Electric, которой принадлежит телеканал NBC, чей новостной выпуск вы сейчас смотрите…» Сценаристы сериалов часто позволяют себе злую сатиру на владельцев каналов, на которых эти сериалы идут, или корпораций, которым они принадлежат. Например, авторы популярнейшего мультсериала «Симпсоны», идущего в эфире Fox, явно не разделяют республиканские убеждения руководства компании. Большой вышел скандал, когда в одной из серий «Симпсонов» появился вертолет с надписью на борту: «Телеканал Fox News не расистский, но среди расистов — номер один».
Особым цинизмом по отношению к своим владельцам отличаются создатели сериала «Студия 30» (30 Rock), выходящего на канале NBC. Когда General Electric продала NBC Universal кабельному оператору Comcast, в эфир вышла серия, в которой новые хозяева были представлены как лодыри, ничего не понимающие в медийном бизнесе, а деньги зарабатывающие за счет платных кабельных порноканалов.
Возвращаясь к «1+1», замечу: чем ближе к выборам, тем более актуальным становился вопрос об объективности СМИ. Я был уверен, что быть объективными и не входить в конфронтацию с властью возможно, только если предоставить дискуссионную площадку всем политическим силам, тем более что силы эти уже допущены самой властью к политическому процессу. К тому же мало кто тогда в СНГ делал прямые эфиры и телемарафоны на нашем уровне. Взять, к примеру, наш предвыборный формат «5 на 5», придуманный Лаврентием Малазонией и Вячеславом Пиховшеком, со схваткой между парами пятерок всех шедших на выборы партий. Понимая, как сложно будет бороться за содержание выпусков, мы решили стилистически программу «закавычить» — и позволили себе хулиганство в духе брутальной эстетики, этакие «Люди в черном», но без инопланетян.
Программу снимали в огромном производственном ангаре. Сверху спускался крюк грузового крана, пятерки кандидатов стояли друг напротив друга за металлической сеткой, снаружи сидели их группы поддержки, а в центре находились двое ведущих в черных костюмах и черных же очках. «Сражение» политиков происходило в цехе ремонтного завода на фоне горящих покрышек и «скорой помощи» с мигалкой. Удачная форма дала высокие рейтинги и спровоцировала полемику в обществе. Успех каждой последующей программы усиливал драйв, и новые форматы у нас возникали один за другим. Выстроилась линейка авторских дискуссионных программ, они выходили ежедневно. Политические программы на «1+1» были особенно конфликтными, и поэтому особо популярными. Им удавалось выходить даже в самые политически тяжелые времена эпохи Кучмы.
Дефицита первых лиц на «1+1» не было, участие в наших программах давало максимальный предвыборный эффект. Но примерно с конца 90-х нам пришлось согласовывать с администрацией президента списки приглашенных на программу гостей. Это было обязательное условие для выхода в эфир, иначе было не избежать проблем «от первого лица».
Один из самых неприятных эпизодов произошел накануне президентских выборов 1999 года. В последнюю предвыборную программу мы в качестве зрителей пригласили зарубежных послов. Естественно, набежала добрая сотня корреспондентов иностранных изданий. Я пытался следовать американскому формату освещения выборов, приблизиться к лучшим образцам информационного ТВ и дать возможность высказаться всем основным участникам политического процесса. Воскресная программа, о которой идет речь, — «Эпицентр-дебаты» (постоянным участником ее был Георгий Гонгадзе, убийство которого впоследствии стало поводом для громкого скандала) — оказалась в фокусе внимания президентской администрации. Когда там узнали, как мы готовим финальные дебаты, мне позвонил сам Кучма и на «эксклюзивном русском» потребовал немедленно отменить программу. Иначе…
