В отряде оставалось мало боеприпасов. На одном же отдаленном разъезде были спрятаны патроны и гранаты. Но взять их и доставить в отряд крайне трудно — путь к разъезду проходил по местам, занятым белыми и японцами. Виталий вызвался привезти боеприпасы.
— Как же это тебе удастся? — спросили его.
— Наряжусь под деревенского паренька. Кто заподозрит в чем-то мальца, у которого и усы-то еще не растут.
Топорков замысел одобрил. И вот трусит по дороге старенькая лошаденка. На скрипучей телеге сидит в затасканной рубахе, в залатанных портах деревенский хлопец. Первый же белогвардейский конный патруль окликнул его.
— Эй, куда прешь? — строго спросил хмурый мордастый казак.
— Сенца, дяденька, надо привезть. Совсем отощала коровенка. А стог-то наш тут, на лугу, недалеко.
Чумазый босоногий паренек, весь его жалкий вид, покорное, просительное, глуповатое лицо смешат конных.
— Давай шпарь дальше. Да смотри скакуна-то не растряси, — гогочут белоказаки, пропуская телегу…
Баневур вернулся в отряд на рассвете. Из-под стога сена извлекли гранаты и патроны. Топорков крепко обнял Виталия, уколов его щеку колючей бородой.
— Что только не передумал за эту ночь… Ну, спасибо тебе, комиссар…
Наступали решающие события в борьбе за освобождение от оккупантов Советского Приморья. В сентябре 1922 года белые начали наступление против Народно-революционной армии. Возглавлявший его генерал Дитерихс, ярый монархист, слепо ненавидевший Советскую власть, лишившую его помещичьих владений в Прибалтике, объявил новый «крестовый» поход на Москву. Но трудовой народ, исстрадавшийся под гнетом интервентов и белогвардейцев, от мала до велика поднялся на последний бой с новоявленными «хозяевами».
Народно-революционная армия вскоре остановила продвижение белых и сама перешла в наступление, погнала их к морю. Еще на фронте шли ожесточенные бои, во Владивостоке хозяйничали американцы и японцы, еще в застенках лилась кровь патриотов-подпольщиков, а становилось уже ясно, что дни белогвардейцев и интервентов сочтены. Советская власть победоносно охватывала все новые уезды и волости Приморья.
Дальбюро ЦК РКП (б) приняло решение в занятых белыми и интервентами районах тайно провести съезды крестьянских уполномоченных, выделенных бедняцко-середняцким активом. Съезды должны были избрать комитеты по установлению Советской власти в Приморье. 13 сентября такой съезд проводился в деревне Кондратеновке.
Накануне отряд Топоркова получил приказ в составе сводной части партизан Никольского района прорвать фланг белых. Отряд в полном составе построился на центральной площади деревни. В вечерних сумерках слышался немолчный гомон людских голосов, звон оружия, храп застоявшихся конец.
— Не хотелось бы с тобой расставаться, — говорил Баневуру Топорков, когда настала минута разлуки. — Привык к тебе. Славный ты малый.
— Спасибо за доброе слово, Афанасий Иванович. Я и сам с отрядом бы — душа в бой рвется. Но съезд — дело не шутейное. Помочь надо товарищам.
— Позаботься об охране. Остается с тобой восемнадцать человек. За командира — Корнилов. Он много лет воюет, опытный партизан.
— Все сделаем как надо, — заверил Виталий.
— А теперь скажи, комиссар, бойцам несколько слов.
Виталий встал на возвышение, оглядел площадь, заполненную вооруженными, притихшими, так хорошо знакомыми ему людьми. Сколько вместе пережито, сколько пройдено боевых дорог! Как хотел Виталий быть бы сейчас в их рядах, а завтра в открытом бою бить белых. Но партия поставила перед ним сейчас другую задачу» И пусть каждый ва своем посту выполнит до конца то, что повелевает партия.
— Товарищи! — раздался в тишине звонкий молодой голос. — Пришло наше время за все рассчитаться с японцами и белогвардейцами! За муки наших отцов и братьев, сестер и матерей. За товарищей, что томятся в застенках. Ничто уже не поможет врагам. Идя в бон, мы победим. Да здравствует партия большевиков! Да здравствует Ленин!
— По коням! — скомандовал Топорков.
Площадь загудела от перестука конских копыт, людского гомона. Топорков трижды расцеловался с Баневуром, легко вскочил в седло,
— До встречи! — ободряюще вскинул он руку.
— До встречи! — высоко поднял Виталий кепку над головой.
Еще долго стоял Баневур, слыша в вечерних сумерках затихающий конский топот. Не знал он, что все это время за ним наблюдает провокатор — фельдшер Кузнецов, оставшийся в деревне при лазарете.
Партизаны не слишком доверяли ему, но держали в отряде потому, что использовали его опыт и знания по уходу за ранеными. Худой, длинный, он получил прозвище «ворона» за большую, старую, черную шляпу, напоминавшую воронье гнездо. Он не снимал эту шляпу даже в самые жаркие летние дни. Бывший тайный осведомитель жандармского управления, он тщательно скрывал свое прошлое, живя постоянно в страхе перед разоблачением.
Ночью Кузнецов бежал из Кондратеновки в Никольск-Уссурийское, где располагался большой гарнизон белых. Узнав, что в деревне собрался съезд уполномоченных и что партизаны ушли на задание, враги решили одним ударом разгромить съезд, обезглавить крестьянский актив, уничтожить партизанский штаб, а заодно по возможности раскрыть владивостокские явки. Два карательных конных эскадрона, из Раздольного и Никольск-Уссурийского, выступили в Кондратеновку.
В час дня на дороге, ведущей в деревню, показался столб пыли — это приближался один из эскадронов. Дозорный вскочил в седло, галопом помчался в Кондратеновку. Оставшиеся в дозоре двое партизан открыли огонь по карателям. Те неожиданно остановились, укрылись за придорожными деревьями — решили подождать второй эскадрон.
Дежуривший на крыльце Корнилов, выслушав дозорного, вошел в избу, где проходил съезд крестьянских уполномоченных, громко сказал:
— Товарищи, белые наступают. Прошу сохранять спокойствие. Все, кто имеет оружие, — ко мне. Повозки с ранеными, с имуществом — переправить через речку в лес…
В это время второй эскадрон карателей заблудился, направляясь к деревне с другой стороны лесной дорогой. Пока враги разобрались в своей ошибке, объединили силы, партизаны успели эвакуировать раненых и имущество, организовали оборону. Но силы были далеко не равны. Беляки с нескольких сторон обошли Кондратеновку. Загремели выстрелы.
— Уходить огородами! — приказал Корнилов. К нему подбежал Баневур.
— В штабе осталась пишущая машинка. Не оставлять же ее врагам! И кепка там моя.
«Наверное, парень зашил в кепке какие-то документы. — подумал Корнилов. — А здание штаба рядом — улицу перебежать*».
