Алексей и Саша говорили о картинах Павла Андреевича Федотова, незадолго до этого показанных на выставке в училище. Федотов приехал из Петербурга в Москву к овдовевшей сестре и отцу, чтобы устроить их дела, и привоз с собой «Сватовство майора», только что написанную картину «Завтрак аристократа» и несколько сепий. Эти вещи известного мастера вызвали большой интерес у московских любителей живописи.
Так, разговаривая, шли они по Мясницкой, мимо трактиров и ловок, церквей, каменных заборов, особняков. А по булыжной мостовой одна за другой катили кареты с зажженными фонарями.
— Куда это они спешат? — спросил Саврасов.
— Наверно, к Дворянскому собранию или на Арбат, Поварскую, — сказал Саша. — Там балы, вечера. У знати, богачей, братец ты мой, особая жизнь, совсем непохожа на нашу. Мы ложимся спать, а у них только настоящее веселье начинается. Мы просыпаемся, встаем, а они еще первый сон видят…
— А ты хотел бы разбогатеть?
— Об этом я даже не думал… Больше всего хотелось бы узнать, что ждет нас в будущем. Что будет с нами через пять, через десять лет… Если бы можно было хотя бы на миг поглядеть через узкую щелку в двери на свою судьбу!..
— Чего захотел! Надо жить и работать. Для этого мы и рождены. А что с нами случится, что произойдет? Поживем — увидим…
— Ладно, — сказал Воробьев. — Так и порешили. А сейчас давай зайдем в трактир. Выпьем чаю, погреемся…
В трактире было дымно и шумно. Половые в белых полотняных рубахах разносили штофы с водкой и закуску. Заиграла машина. Художники заказали пару чаев и вареной ветчины. Они проголодались. Саврасов с удивлением смотрел на веселящихся людей. Это было неестественное веселье, веселье с горя, от отчаяния, веселье с надрывом.
Так, во всяком случае, ему показалось. Какие-то странные, разгоряченные вином личности окружали их. Бородатый мужик в чуйке. Полупьяный фабричный в изорванной поддевке, в жилете, с выпущенной рубашкой. Человек в потертой шинели, со стаканом водки в дрожащей руке…
— Допивай чай, — сказал Алексей Воробьеву. — Пойдем на улицу. На свежий воздух…
Они, расплатившись, ушли и долго еще бродили по ночной Москве.
Вся зима, весна и лето 1851 года прошли для Саврасова в неустанной работе. Комната, где он жил, служила ему одновременно и мастерской. Его радовал, вселял в него бодрость этот характерный запах масляной краски. Здесь, в небольшой комнате, — мольберт, подрамник с натянутым холстом, рамы, этюдник, бутылки с маслом, скипидаром и лаком, мастихин, баночки с белой, охрой, желтой, коричневой, кобальтом, кармином, киноварью, ультрамарином, малахитом и другими красками, палитра, кисти, обыкновенные и литографские карандаши, альбомы и папки с рисунками… И, отказывая себе во всем, он покупал необходимое ему для работы, пополнял свои запасы в магазине Дациаро на Кузнецком мосту.
Ему шел двадцать первый год, и он был охвачен жаждой творить. Природа, ее удивительный мир неотразимо манили его. Природа — изначальна и вечна. Люди уходят, а природа остается. Но пока он пробирается как бы на ощупь, в потемках, надеясь, что впереди забрезжит свет. Ему нелегко. Он хочет выразить свое отношение к природе, выразить себя в ней. Он хочет все делать по-своему. Но как?
Саврасов чувствовал прилив необычайных, дерзких молодых сил. Он искал, сомневался, мучился, переживал, отчаивался, но все же не терял веры в себя.
Получив аттестат неклассного художника, он продолжал числиться в списке воспитанников училища, работал вместе с учениками Рабуса, участвовал в выставках. В 1851 году представил на очередную выставку два холста — «Вид на Кремль от Крымского моста в ненастную погоду» и «Зимняя ночь в Москве»…
На первой картине кремлевский ансамбль виден из-за Крымского моста. В те времена эта местность имела сельский вид, и художник, видимо, хотел подчеркнуть эту двуплановость полотна — изображение величественного Кремля в сочетании с почти деревенским пейзажем. Летний день, надвигается буря, и состояние ожидания приближающейся грозы, урагана передано Саврасовым сильно и достоверно. Словно ощутимы стремительные порывы ветра, сгибаются ветви огромного дерева, гонимые ветром, ползут, громоздятся в небе дымчатые облака, опаловые, светло-жемчужные, серые, темные, разорванные, клубящиеся, летучие… А в отдалении, на холме, белеют все еще освещенные лучами солнца, пробившимися из-за туч, кремлевские дворцы, соборы, колокольня Ивана Великого…
Картина «Вид на Кремль от Крымского моста в ненастную погоду» вызвала благожелательные отклики в прессе. В «Москвитянине» появилась рецензия, составленная в беллетризованной форме, в виде беседы между неким художником Карандашиным, двумя барышнями — блондинкой и брюнеткой, занимавшимися живописью, и их бабушкой.
«— Бог знает, что́ б я заплатила, чтобы работать так акварелью, как работает Воробьев! — сказала блондинка. — Помните на выставке его Турку, молящегося старика, потом портрет художника Соврасова. Это прелесть!
— Совершенно согласен с вами; головы его прекрасны; только можно пожелать ему еще более точного, тщательного рисунка в других частях, как, например, в руках.
— Присядьте-ка сюда поближе, Д.Д.-ч. У меня на старости лет иногда слова ходят мимо ушей.
Карандашин поместился около рабочего столика старушки: тут же уселись и обе девушки.
— Обратили ли вы внимание на пейзажи Соврасова, того самого, которого портретом вы сейчас восхищались? — спросил художник у блондинки.
— От зимы его веет холодом; и какая мягкая, приятная кисть; какая удачная группировка картины; какая тишина в этом замерзшем воздухе!
— А какова его Москва с Иваном Великим? — обратилась брюнетка к бабушке.
— А вот спроси у художника! свои-то мнения, домашние, нам уже известны, — сказала последняя.
— Нынешним летом, — ответил Карандашин, — несколько раз грозовые тучи виснули над Москвою, чему я был очевидцем два раза с Воробьевых гор, и надо отдать справедливость Соврасову, что он передал этот момент чрезвычайно верно и жизненно: видишь движение туч и слышишь шум ветвей дерева и замотавшейся травы, — быть ливню и грозе. Такова картина.
— У него на картине, — прибавила брюнетка, — солнышко прорвалось сквозь тучи и бросило лучи на Кремль, как бы не желая с ним расстаться, как нам, признаюсь, не хотелось бы расстаться с самой картиной.
— Очень приятно видеть, что в такое короткое время существования училища появляются такие замечательные таланты, — сказала хозяйка».
Добрые слова были сказаны и по поводу другой картины — «Зимняя ночь в Москве».
Не забыл рецензент и показанных на выставке акварельных работ Александра Воробьева, среди которых был портрет Алексея Саврасова: Саша выполнил свое обещание.
