5. Голова сдохла…
В тайге местные «хрен знает как их звать» занимались сбором пантов, то есть тупо резали молодые рога. После среза их сваливают в чан со спиртом — такая там технология. В этом чане булькает кровь, куски шерсти и кровавые панты.
Геологическая партия работала на условиях сухого закона, начальник партии — зверь-трезвенник, дело было в семидесятые…
Работяги всецело разделяли порывы начальника, но были горькие пьяницы и неимоверно страдали. Вот они и решили попытать счастья в стойбище.
— Аборигены развели короткими руками и говорят:
— Водка нету, сама от жажда чуть живой.
— А это откуда тогда спиртом так шмонит?
— Это нельзя пить — худо будет, голова сдохнет.
— Голова уже сдохла. Показывай, чего такое кашеварите?
— Панты от олешков — страшная вещь, не пей, голова сдохнет.
Перед обезжиренным алкашом стояла мерзостно пахнущая бадья с кроваво-спиртовым раствором и расчлененкой. Он, таки понимая, что жизнь паскудная штука, взял кепку, зачерпнул это и, давясь блевотиной, выпил… Потом сел и истомно закурил.
Пугливые товарищи по несчастью горевали, ожидая, когда «сдохнет голова».
Вдруг хроник подскочил и начал бурно блевать веером. Он резво прокрутил ногами в воздухе, сменив пару галсов, выбежал из яранги и кинулся в кусты.
— Эка невидаль! С такой «тормозухи» еще не так полоснет. Это и есть «голова сдохла»?
— Сдохла, совсем сдохла, — ответил равнодушный сморчок-оленевод.
Товарищ тем не менее из кустов не спешил… А его там уже и не было, как не было его и в окрестном лесу, и в партии, и в округе.
Через пару дней связались с райцентром и попросили вертолет. Впрочем, вертолет не понадобился. Мужика нашли охотники за 200 км от стойбища. Он лежал на берегу реки, с кровавыми ногами и практически голый. Когда через неделю в реанимации бедолага смог говорить, то сказал самое важное:
Я начал блевать и вдруг понял: если сейчас не побегу, то взорвусь, как бомбажная консерва! Вот я и бежал.
А куда бежал?
Прямо бежал.
А волков, медведей не видел?
Да видел кого-то мельком — все от меня врассыпную! Я же прямо бежал… Хорошо, об дерево не расшибся нах!..
Если вам не нравится сгущенка, в которую случайно упали мухи, значит, вы не солдат и не служите в далеком гарнизоне.
…Нет, резать ее нельзя — это неверно и эстетически не обосновано. Тонкие, ровные дольки сырокопченой колбасы противоестественны так же, как пиво, налитое в коньячный бокал. (Выпить, конечно, можно, но зачем же его греть в ладонях!) Нет, ломать — именно ломать на неровные куски с торчащими по краям уголками рубленого мяса и шпика, с полупрозрачными от жира обрывками восхитительной шкурки, которую могут снять только невежды и вырожденцы из среды революционной интеллигенции. Нет, нормальный половозрелый мужчина колбасу ломает, затем с хрустом и треском разрываемой «кишки» отгрызает от нее крупные, с трудом разжевываемые куски, наполняя рот целым облаком пряных и невыносимо острых ароматов дыма, слегка прогорклого сала и честного, без включений инородных тел, мяса! Это не еда в полном смысле слова, это борьба с нелегким и оттого более желанным удовольствием. Если уже пережеванную колбасу выплюнуть, то даже это не прервет логическую цепочку экстаза: схватить — разорвать — откусить — жевать с полным ртом, не только впитывая тонкий букет продукта, но и наслаждаясь именно процессом поедания, который очень похож: на первобытную охоту.
Сырокопченая колбаса — продукт особый. Пытаться уничтожить его, не подумав о сопутствующих ингредиентах, — смерти подобно. Не успев «забороть» и сотни граммов, остро осознаешь, что, не смыв из полости рта этот терпкий соленый вкус, можно просто захлебнуться уже почти незнакомой слюной. Во всем нужна умеренность. Кружка пива или рюмка водки — это то малое, что можно сделать для того, чтобы оказаться в паре миллиметров от нирваны, блаженства, подаренного незамысловатым на вид предметом, исполненным фаллическим символизмом, имеющим подозрительный темный цвет и содержащим измельченные останки убиенных животных.
Кто бы это ни сделал, как бы это ни выглядело, что бы ни находилось в рецептуре — это не стоит даже упоминания. Так туристам не советуют заглядывать на кухню китайского ресторана. Зачем ломать абсолютный кайф от процесса, вникая в несущественные, а потому второстепенные подробности производства?! Не мешайте копченую колбасу с другими закусками, не ешьте ее с сыром и хлебом. Этого не следует делать так же, как и не стоит добавлять в «Камю» шампанское. Маловероятно, что хороший коньяк выиграет от потусторонних тонов, пускай даже «Вдовы Клико».
Так и с колбасой. Ее надо рвать, жрать, глотать и запивать избранным мужским напитком, освежая рот для новой порции этого фантастического продукта.
Самолет летел рке семь часов, водка была выпита, о газировке типа «Дюшес» никто не позаботился. Так как рейс был военный, стюардесса в короткой юбке и с пышными сиськами отсутствовала, равно как и возможность отовариться напитками прямо на борту. Недоеденная палка колбасы мозолила глаза и яростно напоминала о жажде, раздирающей глотку. Бодун сам по себе засушлив, а тут еще эта гадость соленая.
Его буквально передернуло. С нескрываемым отвращением он бросил слегка обглоданную колбасу себе под ноги и пнул ее вдоль по проходу уже несвежим сапогом. В салоне висел стойкий запах дешевых сигарет, перегара и мужского пота. Ноябрь 1983 года — призывники летели в Краснознаменный Дальневосточный военный округ. Город Владивосток ждал новое пополнение своих «красных» казарм, а потом тайга и отдельный захолустный гарнизон.
Ему часто снились странные, порой парадоксальные сны, но в ближайшие полгода будет сниться только один завораживающим, навязчивыи и несоы- точный сон — оставленная в самолете палка колбасы! Сны… Светлые сны о главном! Он никогда раньше не думал, что голод может быть столь постоянной и важной категорией мировосприятия, по сравнению с которой меркнут даже более острые ощущения: злость, страх и усталость. Очень хотелось есть.
На «точках» кормили на убой. Растащить продукты не представлялось возможным. Тайга — куда их потащишь? В этих лесных закутках офицеры спивались, солдаты от безделья ходили на охоту, постреливая из АКМа по всему живому, а жены кадровых военных дурнели и думали, кому бы еще дать. Но это на «диких» точках, а в полку было голодно и тоскливо.
Советская армия очень любила своих старших офицеров, не забывая о членах их семей. Продукты поедали сначала они и прапорщик с продсклада. Затем младшие офицеры и представители военного оркестра. Потом ели старослужащие и прочие приближенные к кухне, и только после этого «молодые военные» бодро пережевывали пустую ячневую кашу по девять копеек за килограмм на природной воде из колодца, давясь хлебом неизвестного сорта, по вкусу и цвету подозрительно напоминающим оконную замазку. Отправка в командировку с большой вероятностью означала, что кормить не будут вовсе.
