Ознакомительная версия.
Вместе с тем в государственных вопросах и рутинной административной сфере ум его работал вполне логически, и не было заметно никаких видимых симптомов нарушений его нервной системы. Тем не менее, за свою официальную и политическую деятельность он, вне всякого сомнения, должен нести полную моральную ответственность.
Будучи рейхсфюрером СС, он в большей степени, чем кто-либо другой, должен был бы стать образцом человека чести и порядочности, о которых столь много заявлялось в СС. Он же был далек от этого, как показала та позорная роль, которую он сыграл в событиях 20 июля 1944 года, о чем ниже.
Своим верным соратником и начальником личного штаба СС генералом СС Вольфом[39] он был представлен берлинскому адвокату Лангбену, близкому другу бывшего министра финансов Пруссии Попитца, участвовавшего в заговоре против Гитлера. Не исключено, что Лангбен проинформировал рейхсфюрера о деталях заговора, о которых ему было известно. Естественно, и Гиммлеру и Вольфу было ясно, что Лангбен говорил не от себя лично, а от оппозиционной группировки, которая была готова действовать и с которой он поддерживал постоянный контакт. Подобно Шелленбергу, Лангбен считал Гиммлера вполне подходящим человеком, способным направить государственный корабль по новому курсу и привести Германию к миру с западными державами. После продолжительной беседы с Вольфом и Гиммлером у Лангбена сложилось впечатление, что Гиммлер согласен сыграть свою роль, – в противном случае он распорядился бы о его немедленном аресте. В подтверждение этого мнения Гиммлер в течение ряда месяцев вел с Лангбеном переговоры и даже способствовал его поездке в одну из нейтральных стран в конце 1943 года для установления контактов с западными державами. Летом следующего года они тайно встречались в одном из поместий в Восточной Пруссии. Когда же Лангбен был через несколько недель арестован гестапо, Гиммлер даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. Не сделал ничего он и для Попитца, разве что провел с ним разговор тет-а-тет прямо в тюрьме.
Готовность Гиммлера к ведению переговоров с Лангбеном можно было бы рассматривать как хитрый полицейский ход, направленный на выяснение подоплеки заговора. Но если это и так, то трюк был явно дешевым. На самом деле это просто пример его двурушничества. Довольно часто возникает вопрос: почему служба гестапо оказалась не в состоянии своевременно раскрыть июльский заговор? Ведь доказано, что руководители гестапо имели сведения о существовании заговора и, хотя не раскрыли его деталей, прекрасно знали, кто были его руководители. К концу июня 1944 года служба располагала таким количеством компромата, что, исходя из обычных превентивных полицейских мер, должна была арестовать как генерала Бека[40], так и Гёрделера[41]. Но ни Кальтенбруннер, ни Мюллер не осмелились на арест столь известных личностей и обратились к Гиммлеру, но тот ничего не предпринял. Только в начале августа, когда гестапо развернуло активную деятельность в связи с событиями 20 июля, в возникшей суматохе было обнаружено, что запрос-то, оказывается, был возвращен Гиммлером с резолюцией, датированной 17 июля: «В просьбе на выдачу ордера на арест отказать».
Хотя в гестапо и знали о существовании заговора и планах по его осуществлению, день покушения показал полную неподготовленность службы. В здании управления гестапо было, например, всего около десятка автоматов. Когда было получено первое донесение о случившемся, а было около двух часов пополудни, Кальтенбруннер немедленно вылетел в ставку фюрера, дав указание Мюллеру принять необходимые меры предосторожности. В половине пятого один из сотрудников управления испросил у Мюллера разрешения выехать из Берлина, чтобы забрать белье из прачечной. Мюллер, который обычно не отличался тактичностью по отношению к своим подчиненным, на этот раз легко согласился. Инцидент остался бы без внимания, если не знать, что сотрудник ведал досье на установленных и предполагаемых заговорщиков. Представляется просто невероятным, чтобы Мюллер отпустил человека, располагавшего сведениями, которые могли понадобиться в ближайшие же часы. И только вечером 20 июля Мюллер затребовал взвод войск СС для усиления охраны управления гестапо.
Тем не менее, еще рано говорить с полной уверенностью о том, что именно было известно Гиммлеру и Мюллеру о заговоре и каковыми были их реальные намерения. Однако вполне очевидно, что Гиммлер, получивший заверения Лангбена в том, что после устранения Гитлера именно он станет главой государства, решил выждать и посмотреть, как будут развиваться события, а Мюллер последовал примеру своего шефа. Лишь по прошествии нескольких часов стало ясно, что покушение на Гитлера не удалось и заговор обречен. Только тогда Гиммлер и Мюллер решили использовать всю мощь своей организации для борьбы с заговорщиками.
Поведение Гиммлера на заключительной фазе войны было, если можно так выразиться, еще более нечестным и заслуживающим презрения. Как мы уже отмечали, Шелленберг пытался убедить его, что заключение мира с западными союзниками является задачей именно рейхсфюрера СС и что для этого необходимо прежде всего установить свою неограниченную власть в рейхе. По мнению Шелленберга, были хороши и оправданны любые средства для достижения этой цели. Из Гамбурга Шелленберг привез некоего астролога по имени Вульф, перед которым поставил задачу составить для Гиммлера специальный гороскоп, который должен был вдохнуть в него уверенность и убедить в том, что судьбой ему предопределено стать фюрером и спасителем немецкого народа. Более того, ему удалось привлечь на свою сторону личного массажиста Гиммлера – Феликса Керстена. Будучи совсем безвестным специалистом и имея к тому же финский диплом, тот сумел завоевать большую известность главным образом как первоклассный массажист. Он излечил Гиммлера от сильных невралгических болей, в результате чего стал иметь на него гораздо большее влияние, чем все эсэсовские и полицейские чины, вместе взятые. Гиммлер доверял ему абсолютно и верил каждому сказанному им слову.
Объединенные усилия Шелленберга, Вульфа и Керстена привели в конце концов Гиммлера к убеждению, что он действительно избран судьбой стать преемником Гитлера и что необходимо предпринимать шаги для его смещения. Однако решительность в критические моменты ему отказывала снова и снова. Неоднократно он заявлял о своей готовности к решительным действиям, как вдруг слепая привязанность к фюреру брала верх, и он становился нерешительным, брал назад данное им слово, а затем и вовсе отклонял все предложения и просьбы Шелленберга. Бывали моменты, когда он заявлял о своем намерении решительно действовать в интересах немецкого народа, но тут же говорил, что не может стать убийцей своего вождя. Шелленберг пытался втолковать ему, что речь идет не о смерти Гитлера, а об отстранении его от политической власти, но все было напрасно: Гиммлер продолжал пребывать в нерешительности.
Ознакомительная версия.
